– … в газете пишет: «Пусть земля горит под ногами пьяниц и выпивох!» С другой стороны, если человек выпивает аккуратно… Был, Виктор Сергеич, у меня дед, не старший механик, которого мы в шутку называем Дедом, а всамделишный дедушка, батя моего бати, кочегаром, между прочим, на военном флоте служил. Борода – во, грудь как у Фили и ума палата, я потом вам его фотографию покажу. Водку дул, как воду, но дома, в кругу родной семьи. Откушает он, бывало, посадит меня, этакого постреленка, на колени и рассуждает: «Что, Лешка, человеку надо? Рюмашечку настоечки да графинчик водочки – вот человек и пьян; крылышко цыпленка да полпоросенка – вот человек и сыт; мягкую подушонку да молоденькую бабенку – вот человек и спит». А я ему…
– К черту! – Ванчурин встал, зло двинул кресло.
– Неужели не интересно? – удивился Чернышев. – Ладно! – Он ударил ладонью по столу. – Время дорого, как правильно и метко указал Виктор Сергеич. Насчет себя я совершенно с вами согласен: меня вы разделали под орех справедливо, а вот Пашу обидели зря, я бы на вашем месте перед ним извинился. Но это между прочим. Поздравляю вас, товарищи, с окончанием экспедиции! Выражаю искреннюю благодарность за долготерпение и самоотдачу и надеюсь, как говорится, на дальнейшие дружеские встречи.
Он подошел к телефону, набрал номер.
– Антоныч, пусть Птаха спускает шлюпку… Да, весь научный состав с вещами… Свяжись с «Буйным», попроси трап подготовить.
Он доложил трубку на рычаги.
– Прошу, товарищи, спокойно, без особой спешки собрать вещи, будем переправлять вас на «Буйный». Не беспокойтесь, Васютин преотлично вас разместит, а через парочку дней встретимся в Вознесенской, подобьем, так сказать, бабки. Еще раз искренне благодарю!
– Чтоб меня разорвало! – Ерофеев вскочил, задержал Чернышева у самой двери. – Если вас оскорбили, зачем отыгрываться на нас? Не знаю, как другие, а мы с Алесем никуда не уйдем, у нас работы по горло.
– Экспедиция окончена, – сухо проговорил Чернышев. – Ни к одному из присутствующих я не имею никаких претензий.
– Бросьте! – махнул рукой Кудрейко. – Не дети.
– Алексей Архипович нрав, – Корсаков поспешно встал. – Лично я предпочел бы возвратиться на «Дежневе», но раз капитан приказывает, наш долг – повиноваться.
– А почему, почему приказывает? – неожиданно взорвался Баландин. Глаза его расширились, лысина пошла пятнами, уши запылали – в другой обстановке, наверное, это было бы очень смешно. – Теперь прошу выслушать меня!.. Алексей Архипович, пока вы не сядете на место, я не скажу ни единого слова.
Пожав плечами, Чернышев вернулся к своему креслу.
– У меня есть предложение, друзья, точнее, даже не предложение… – сбивчиво начал Баландин. – Извините, я слишком взволнован, чтобы говорить связно, однако попытаюсь… Мне было до крайности неприятно слушать вас, Виктор Сергеич! – выпалил он. – Поскольку вы сами призвали не играть в дипломатию, скажу еще определеннее: выступили вы недостойно! Мне стыдно за вас, я испытываю острое желание умыться, словно вы не Алексея Архиповича, а меня обдали грязью! Он не счел нужным перед вами оправдываться, не стану за него этого делать и я. Но слова, которые он из гордости не произнес, сказать не постыжусь: да, нам нужна, необходима критическая точка, без нее тайна борьбы с обледенением разгадана не будет, и кто этого не понимает, кто боится за свою жизнь, может уйти!.. Прошу вас лишь об одном, Виктор Сергеич: уходите и не мешайте нам работать. Нет, не прошу, я требую – уходите! – Баландин встал, выпрямился во весь рост и незнакомым голосом прокричал: – Немедленно!
Корсаков сильно изменился в лице.
– Берете на себя не свойственные вам функции, Илья Михайлович, подумайте об ответственности.
– Вам действительно лучше уйти, Виктор Сергеич, – посоветовал Кудрейко и без улыбки добавил: – Об ответственности мы с Митей подумали.
– Вы крупный ученый, подхватил Ванчурин, – мы не имеем права подвергать вас опасности.
– Что скажете вы, Алексей Архипович? – спросил Корсаков. – Прежде чем ответить, прошу тоже хорошенько подумать.
– Мне по ночам ваши намеки снятся, Виктор Сергеич, – искренне и очень серьезно сказал Чернышев. – Вернетесь домой, поступайте, как совесть подсказывает. А пока что, раз люди требуют, переходите на «Буйный». Там и связь налажена, радируйте, кому хотите.
– Значит, так, – констатировал Корсаков. Заставил себя сардонически усмехнуться, встал. – Очень хорошо. Никита, будем укладывать вещи.
Никита не сдвинулся с места.
– Собирай вещи, – жутким шепотом повторил Корсаков.
– Я остаюсь, – сказал Никита, снимая и протирая очки. Он бледнел на глазах, стал совсем белый.
В салон вошел Лыков, буркнул, не глядя на нас:
– Готово, Архипыч.
– Отправишь одного Виктора Сергеича.
– Есть отправить… – Лыков явно повеселел. – Как соберетесь, приходите на ботдек, Виктор Сергеич.
Корсаков оделся, сунул в портфель несессер и бритву, пнул ногой чемодан и, не прощаясь, вышел из каюты.
Чернышев открыл холодильник, достал оттуда начатую бутылку коньяка, наполнил две рюмки и одну протянул Никите.
– За твою удачу, браток.
– Спасибо.
Они чокнулись рюмками, Никита выпил залпом, чуть пригубил и Чернышев.
Застрекотал мотор. Укутавшись в одеяло, я прильнул к иллюминатору.
За румпелем сидел Птаха, у мотора хлопотал Воротилин. Лица Корсакова я не видел – лишь согнутую спину.
– А жаль, – послышался скрипучий голос Чернышева. – Твоего шефа, Никита, мне будет не хватать. Знающий, очень способный специалист.
Стрекот мотора отдалялся,
– К сожалению, способный на все, – тихо сказал Никита.
Теперь я лежал на «адмиральской койке» в примыкавшей к салону крохотной спаленке, наслаждаясь одиночеством и покоем. Все разошлись, из салона доносился лишь перестук пишущей машинки. «Семен Дежнев» все еще оставался под защитой ледяного поля, время от времени ворочаясь, чтобы не примерзнуть.
Жар у меня спал, голова почти не болела, и я изо всех сил старался выздороветь. Никакой простуды у тебя нет, уговаривал я свой организм, кончай саботаж и учти, что к выходу в море я обязан быть в форме. По расписанию, вывешенному на доске объявлений у столовой команды, мне поручалась околка надстройки левого борта, от аврала освобождались только капитан, рулевой и вахтенный моторист, так что кровь из носа, но я должен «махать кайлом, а не авторучкой». В чем другом, а в этом Перышкин прав: в море болеют только сачки. И вообще «все болезни от нервов», как говорила Захаровна, редакционная курьерша, даже зубная боль, потому что каждый зуб для боли оснащен собственным нервом; и далее следовал мудрый совет: «Пей валерьянку с пустырником и будешь всю жизнь здоров».
