Оставив нашего беспомощного товарища под надзором верного Бруно, мы с Ямбой пустились в путь и несколько дней спустя добрались до лагеря того туземного племени, которое присылало за нами послов. Здесь лагуна была окружена красивой лесистой местностью, слегка холмистой и чрезвычайно живописной. По пути я успел узнать от гонцов, или посланных, что воды лагуны уже давно тревожит какая-то громадная рыба или чудовище, дикие скачки и прыжки которого постоянно приводят в ужас жителей всех полов и возрастов.
«Чудовище это подплывает к самому берегу, — говорили они, — и старается пронзить бедных женщин громадным оружием, которое оно держит во рту». Так вот каков был злой дух лагуны! Признаюсь, этот рассказ сильно смущал меня. Я думал, что, по всем вероятиям, это было не что иное, как какая-нибудь громадная рыба, упавшая из дождевого облака, когда она была еще крошечной, вместе с другими бесчисленными рыбами более мелких видов, затем она стала расти и достигла, наконец, своих настоящих размеров. Таково было мое предположение, и я признаюсь, очень был рад случаю выказать перед туземцами свои, по их мнению, сверхъестественные силы. Прежде чем пуститься в путь, я запасся кое-чем необходимым для того, чтобы быть в состоянии изловить страшное водяное чудовище. Под вечер того же дня, когда я прибыл в селение, я спустился к берегу лагуны в сопровождении всех туземцев: мужчин, женщин и детей. Нам недолго пришлось ждать; вскоре я заметил, что в воде бешено плескалось и металось что-то громадное, очевидно, рыба. При виде ее туземцы пришли в неописанное волнение, принялись плясать, кричать, бесноваться, надеясь этим отогнать злого духа. Первое мое действие должно было быть только пробой; я хотел поближе взглянуть на чудовище и с этой целью старался выудить его крючком, сделанным мною из сильно заостренной кости. Затем я достал громадные сети, изготовленные Ямбой из сырых шкур и мочалистых волокон древесной коры. Расположив эти сети на берегу, я приказал Ямбе живо сделать маленькую лодочку или челн из древесной коры, в котором мы с ней могли бы поместиться только вдвоем.
Когда лодочка эта была готова, то мы сели в нее и, отъехав на несколько сот аршин от берега, закинули наши сети. Смоченные заранее, они быстро развернулись во всю ширину и длину; но едва мы успели справиться с этим делом, как неведомое чудовище сделало на нас бешеное нападение, вызывая страшное волнение на поверхности воды. Ни я, ни Ямба не стали дожидаться рокового удара чудовища, а бросились в воду за борт лодки, как раз в тот момент, когда белое пилообразное оружие чудовища показалось над водой, всего в нескольких футах расстояния от лодки. Вслед за тем мы услышали страшный удар и, обернувшись, увидели, что длинное рыло рыбы проткнуло оба борта нашей лодки и застряло в ней, тогда как сама рыба запуталась в наших сетях. Чудовище с таким бешенством ударило в лодку, что теперь наше маленькое судно являлось для него страшной помехой; оно билось с невероятной силой, подымая целую бурю в лагуне, превращая ее зеркальную поверхность в какой-то мельничный водоворот. Громадная рыба минутами вся выскакивала из воды, извивалась в воздухе и продолжала неистово кружиться и биться в воде. Несколько раз наша лодочка высоко взлетала на воздух, и вслед за тем громадная рыба пыталась затопить ее под водой, но это не удавалось ей вследствие чрезвычайной легкости лодочки.
Между тем мы с Ямбой вполне безопасно доплыли до берега и стали наблюдать за бешеной борьбой чудовища, окруженные толпой беснующихся и злорадствующих туземцев. Когда порывы чудовища стали заметно ослабевать, так как силы его истощались в этой борьбе, мы сели в другую такую же лодочку из древесной коры (Ямба умела изготовлять их удивительно проворно) и, подплыв близко к обессилевшему уже чудовищу, с помощью моего топора без труда справились с ним.
Здесь следует упомянуть о том, что местные, не приморские туземцы до этого времени никогда не видали ни лодки, ни челнока, ни чего-либо подобного и не имели понятия о том, что на воде можно держаться не только вплавь, а потому наши лодочки вызвали в них неимоверное удивление и были сочтены ими за какие-то сверхъестественные снаряды.
Когда мы приволокли при помощи сетей и вытащили на берег чудовище с его длинным рылом, завязшим в нашей маленькой лодке, я тотчас же узнал, что этот мнимый злой дух туземцев был никто иной, как громадная пила-рыба, длиною не менее 14 футов, причем одна пила ее равнялась не менее, чем 5 футам. Любопытное оружие это я потребовал себе, как трофей моей победы над этим водяным гигантом; когда я вернулся восвояси, то выставил его напоказ туземцам, приходившим со всех сторон посмотреть на оружие злого духа, о котором они давно уже слышали. Сама же громадная рыба была сварена и съедена во время одного из величайших корробореев, при каком мне когда-либо приходилось присутствовать.
Так как туземцы не имели никакого представлении о том, каким образом эта рыба попала в их лагуну, то я со своей стороны могу только допустить то предположение, которое я высказал раньше, а именно, что она попала сюда из облака, будучи еще очень маленькой.
Туземцы до того были признательны мне за эту услугу, что решили оказать мне наивысший почет и предложили навсегда остаться с ними и стать их вождем. Но я отказался от этого лестного предложения, так как был намерен вернуться к своим друзьям на берега Кэмбриджского залива.
Вскоре после моего возвращения из этой славной экспедиции на ту сторону лагуны я случайно узнал, что у моих соседей туземцев живет девушка-метиска, рожденная от туземки и белого. Дальнейшие мои разведки обнаружили, что отец этой девушки был белый, который пробрался в эти глухие места и прожил некоторое время среди местных туземцев почти так же, как и я. Однажды я случайно набрел на пирамидку, сложенную из отдельных плоских камней, от 5 до 6 футов высотой, и сразу увидел, что пирамидка эта построена не туземцем. На многих из камней виднелись изображения и надписи, полустершиеся от времени, и разобрать которые не было никакой возможности; но на одном из камней, находившемся в более защищенном месте, я ясно прочел инициалы «L. R.».
Весьма естественно, что я стал расспрашивать об этой пирамидке у всех более пожилых туземцев и от них я узнал, что лет 20 тому назад какой-то человек, такой же белый, как я, вдруг появился в этих местах и умер здесь несколько месяцев спустя, прежде даже чем жена, которой его, согласно местному обычаю, тотчас же наделили туземцы, успела разрешиться от бремени той маленькой девочкой-метиской, которая теперь стояла передо мной уже вполне развившейся женщиной. Никто здесь не знал ни его имени, ни места, откуда он пришел сюда. Девушка, дочь этого пришельца, никоим образом не могла назваться красивой, и цвет ее кожи скорее подходил к цвету кожи туземцев, но при первом же взгляде на ее руки можно было сказать, что в ней есть доля крови европейской расы.
