Ознакомительная версия.
В те первые месяцы нашего пребывания в Арките я приходил на работу в контору и добросовестно сидел целыми днями за столом, изучал литературу, гербарий, оставленный предшественниками, то ли Ю.С. Лыновым, то ли ещё Х.У Борлаковым, а точнее это были совершенно бесполезные остатки растений с перепутанными этикетками и ободранными цветами. Как-то, подняв голову, я увидел перед собой улыбающегося молодого человека, невысокого, плотного, с короткой черной бородкой и дружественно протянутую его ладонь. Через несколько минут, мы уже обсуждали, как подняться на видневшиеся в окно отвесные скалы, где, как он узнал, должно быть мумиё. Это был Игорь Додосян, ведавший в Сары-Челеке телевизионными делами. С этого времени он занял в нашей аркитской жизни особое место, внося в неё сумбур и веселье. Мы не карабкались с ним на упомянутые скалы, зато много раз встречались за праздничным застольем. Игорь объединил на этой основе почти всех сотрудников, погуляв в одном доме, мы шли в другой, потом в третий, не забывали приглашать и к себе. У него имелись хорошие записи концертов, он обладал великолепным чувством юмора, был блестящим рассказчиком. Впоследствии Игоря выжили из Аркита. Слишком теплое местечко он занимал. На смонтированный и полностью отлаженный им телетранслятор пришел другой человек. Следы Игоря потерялись. Я слышал, что он устроился наладчиком телетранслятора на горе Бозбу. Правда, через несколько лет он приезжал к нам в гости, в Бишкек.
Летом 1981 года рейсовый автобус выгрузил среди Аркита немногочисленных пассажиров. Один из них неторопливо поплелся в сторону конторы. Затем, через некоторое время, его одинокая, немного сгорбленная фигура, освещенная лучами вечернего солнца, стала неуклонно приближаться к моему дому, где я копался в саду. Пока приехавший приближался, я рассмотрел его. Одет он был в темный, немного помятый с дороги костюм, на ногах были надеты коричневые дешевые плетенки, а на непокрытой голове копна растрепанных, кучерявых волос. Он был похож на поэта, приехавшего отдохнуть в Подмосковье.
– Кандидат биологических наук, Павел Викторович Мельников, – представился приехавший. Я назвал свое скромное имя. Мы разговорились. Через некоторое время, опустошив трехлитровую банку молока, наш новый знакомый предложил мне сыграть партию в шахматы. Я проигрывал, а он, после каждого моего неудачного хода, приговаривал:
– Силён, силён, начальник.
Таким образом, наши отношения в первый же вечер стали дружественными. А еще через несколько дней я вел за собой в горы нового научного сотрудника, по крутому склону, в урочище Нижний Бакай-Сай, под полог орехового леса. Кряхтя и обливаясь потом, Павел тащился за мной, отдыхая через каждые три метра, наотрез отказываясь вернуться назад. Ему было очень тяжело. С тех пор наши маршруты с Павлом стали обычным делом. Павлу нужны были знания растений и местности, а мне нужен был напарник. Несколько эпизодов из наших путешествий описаны на страницах этой книги, добавлю только, их было значительно больше. Я видел, какое восхищение вызвали у Павла огромные красные антеридии[5] сарычелекской хары – водоросли, растущей по дну арыков и устилающей местами большие площади с проточной водой, сплошным харовым ковром. Водоросль, между прочим, прекрасно очищает и фильтрует воду арыков, в которых местные жители моют посуду, стираются, чистят зубы и которую просто пьют, зачерпнув кружкой, а арык течет дальше, к другим дворам, где происходит то же самое. Антеридиев на харах было так много, что в глаза бросался, если держать перед собой водоросль, какой-то необычный, красноватый, едва уловимый оттенок. Павел говорил, что они значительно крупнее тех, с которыми ему приходилось работать в прошлом, в одном из московских институтов, и в них было бы легче вставлять электроды. Размеры антеридиев достигали 1 миллиметра. Со временем наши совместные путешествия по заповеднику прекратились. Став начальником, Павел предпочитал оставаться в конторе, заниматься бумажными делами. Вскоре он вернулся в Москву. О том, что заставило его однажды уехать из столицы в Сары-Челек на два-три года, Павел не рассказывал. Он имел возможность вернуться в любой момент, и этим имел огромное преимущество, в частности перед нами, взорвавшими все мосты. Имуществом в Сары-Челеке он не обзавелся, как приехал, так и уехал, налегке.
Были и другие сотрудники – старожилы заповедника, зоологи Гриша Бабак и Анатолий Прусаков, проработавшие здесь уже по нескольку лет. Успешно работала орнитолог Ира Лебяжинская, из Самары, с которой я познакомился в первый день приезда, слоняясь от конторы к гостинице и обратно. Она занимала комнату в гостинице, на втором этаже и, разложив на столах и чемоданах свои книги, не теряя времени, приступила к научной работе. Она приехала в в Сары-Челек на день раньше меня. Самым последним из сотрудников, в 1982 году, в Сары-Челек приехал Анатолий Гвоздев, тоже из Самары, но без участия Иры. Еще студентом пятого курса он побывал здесь, был покорен красотой горных ландшафтов и вернулся через год. Он, конечно, не знал, что здесь бывает убийственная скука зимой. И ни к кому не пойдёшь, с тем в ссоре, этот надоел, у всех свои дела, свои заботы. Гвоздев проработал в заповеднике недолго, всего два года. В снежную зиму 1984 года он смастерил из деревянных брусков санки, прикрепил к ним большой, аккуратно сделанный ящик, сложил туда все свои пожитки и в ночь, наутро ушел пешком из Аркита. Вместе с Гвоздевым из Сары-Челека ушло еще что-то, весьма существенное.
Я явственно ощутил это утром следующего дня, когда, выйдя на улицу, увидел саночные следы, припорошенные свежим снегом. Мне стало необыкновенно тоскливо. С А. Гвоздевым мы почти не сотрудничали в нашем главном профессиональном деле – сборе и определении растений. Он работал сам по себе. Может быть, мы чувствовали друг в друге соперников, не знали, как разделить науку, чтобы наши пути не пересеклись на её бескрайних просторах. Казалось, в отношении ботаники между нами пробежал холодок, несмотря на то, что во всем остальном мы оставались друзьями. Чтобы не казаться эгоистом, добавлю, за месяц до его отъезда, я написал программу и предложил Анатолию совместно заняться научной работой по всем разделам, в том числе по инвентаризации флоры и по картографированию. На что он ответил, что уже твердо решил уехать, что не видит здесь никаких перспектив для роста… Как оказалось, он был прав. Близился развал СССР. В отдаленном горном заповеднике можно и полезно поработать, по молодости, лет пять, не больше. Вернемся в Таш-Кумыр.
Мы вернулись к «сухим степям» только через месяц, к концу августа, спустившись с высокогорий. Уже давно отошла весенняя волна эфемеров, отцвели и побурели многие травы. Нас интересовала верхняя полоса сухих степей, простирание по бородачевым и ячменным сообществам, составляющих ядро саванноидного типа растительности, деревьев, кустарников – таких как роза Эчиссона (Rosa есае), вишня тяныпаньская (Cerasus tinschanica), фисташка настоящая (Pistacia vera), абелия щитковидная (Abelia corymbosa), орех грецкий (Juglans regia), абрикос (Armeniaca vulgaris) и других. Для маршрутов по южным отрогам Бозбу-Тау остановились в селе Караван, в гостинице. С этим большим селом, районным центром, связано немало событий. Караван расположен у границы Киргизии с густо заселенным Узбекистаном, с его пестрыми рынками, многолюдными городами, многокилометровыми селами, переходящими в города и снова в села, и не было им конца, везде люди, люди, люди…, под навесами в чайханах, на дорогах, в полях… С киргизской стороны многолюдности не видно. Караван – скучное село.
Тот, в первый раз увиденный, зимний Караван произвел противоречивое впечатление. Было не по-зимнему тепло. Фонари на улице светились сквозь хлопья обильного снега, который скрывал всю грязь… Нынешний, летний Караван был совсем другой – душный, грязный. От стен и заборов пахло мочой. Воды, ни в гостинице, ни на рынке, ни в колонках на улице – не было. Набирал я ее рано утром, затемно, когда десятки, а может сотни петухов начинали единовременно кричать своё интернациональное «кукареку», сливавшееся в единый, непрерывный петушиный хор, а один из них с надрывистым хрипом кричал совсем рядом…
Караван – село с несколькими сотнями дворов, где только в центре, формируя перекресток, стояли пять-шесть одно-двухэтажных кирпичных или панельных зданий – гостиница, три магазина, администрация, кинотеатр и огромная голова вождя революции, доставшаяся Каравану, надо полагать, не слишком дорого, из-за существенного дефекта – в трехметровой каменной глыбе, на самом видном месте, проявилась другая порода в виде черного пятна на щеке или повыше. Тем не менее, это был монументальный памятник, предназначавшийся, вероятно, для большого города. На перекрестке светились фонари на столбах, освещали площадь перед кинотеатром.
Ознакомительная версия.
