— Твой отец был отличным моряком.
Гас промолчал. Его отец погиб четыре года назад в Девисовом проливе, когда раненый кит разбил шлюпку китобоев.
Офицер вдруг опустился на корточки перед Гасом и заглянул ему в лицо.
— Меня зовут Фрэнсис Крозье, — представился он.
Гас утратил дар речи: он знал, кто такой Фрэнсис Крозье. Крозье был первым помощником начальника экспедиции и капитаном «Террора». А каждый мальчишка мечтал ходить на «Терроре», и каждый мальчишка мечтал стать таким же отважным исследователем, как Крозье. Крозье десять зим провел в ледяных морях. Он был правой рукой Джеймса Кларка Росса и под его началом ближе всех подобрался к Южному полюсу. До этого он путешествовал с Уильямом Эдуардом Парри и достиг таких высоких широт, каких не достигал еще ни один человек. Он стал моряком в тринадцать лет и уже тридцать шесть лет бороздил моря и океаны.
— Я очень признателен тебе, Огастус, за то, что ты идешь с нами в плавание.
Гас попытался сказать что-то, но сумел выдавить, заикаясь, лишь несколько нечленораздельных звуков. Крозье зашагал прочь, а он, открыв рот, смотрел ему в спину.
На нижнюю палубу «Террора» Гаса привели в одиннадцатом часу утра. Там собралась пока только часть команды, но уже было скученно. Кубрик размещался в носовой части судна. Прямо в центре закоптелого полутемного помещения находился камбуз с дымной плитой. Над головой Гаса покачивались подвешенные на блоках столики; когда наступал час приема пищи, их опускали. За камбузом был устроен корабельный лазарет, в настоящий момент забитый коробками с провиантом.
Мужчину, который привел Гаса на корабль, звали Джон Торрингтон.
— Принимайте новичка, — сказал он.
Моряк, находившийся к ним ближе других, окинул обоих взглядом:
— Как раз под стать тебе, Торрингтон.
Торрингтон улыбнулся Огастусу:
— Я работал на каботажных судах. У паровой машины стоял, но с парусами дела не имел.
— Ну, а ты, парень? — обратился к нему моряк. — Ты чем занимался?
— Ходил на китобойцах, — ответил Гас.
Моряк подошел к нему.
— Это о тебе, значит, говорил капитан. Он сам тебя выбрал.
— Да, сэр, — подтвердил Гас.
— Зови меня мистер Смит, — сказал моряк. — Я кочегар, ясно? А он, — Смит кивнул на Торрингтона, — старший кочегар. Хотя и моложе меня на восемь лет. И с полярными широтами не знаком. И под командованием Крозье не служил. — Он пристально посмотрел на Торрингтона; тот смутился. — И тем не менее он старший кочегар. А я просто кочегар.
— Выбери себе койку, — сказал Гасу Торрингтон.
Гас положил свой парусиновый сверток на сложенные в углу картонные коробки с маркировкой: «СУПЫ И ТУШЕНКА — ПАТЕНТОВАННЫЕ КОНСЕРВЫ ГОЛДНЕРА — ЛОНДОН, ХАУНДСДИЧ, 137».
Франклин, которого Гас еще не видел, одно время был губернатором Тасмании — английской колонии рядом с Австралией. Рассказывали, что он утонченный, набожный джентльмен, наделенный множеством разнообразных талантов. А Крозье, как говорили, простой моряк, грубоватый и прямодушный. Он хорошо знает Арктику и народ, обитающий там, — мужественных стойких эскимосов. Крозье, поделился с ним Смит чуть ли не в первую же неделю плавания, может завалить карибу и поймать лису. Он умеет танцевать, играть на дудке и знает множество интересных историй.
— Но, конечно же, командовать экспедицией, как Франклин, — добавил Смит, — он никогда не будет.
— Почему? — спросил Гас.
— Не будет, и все. Он не из благородных.
— Он благородный, — возразил Гас.
Смит только рассмеялся:
— Нет, он рос не в богатом лондонском доме. Он, как и все мы, — балласт.
— Я — не балласт, — возмутился Гас.
— Мы все здесь — балласт, — сказал Смит.
Двое матросов, сидевших напротив, согласно закивали.
— Балласт, — повторил Смит. — Балласт необходим на корабле. Ты это учти, парень. Но равного сэру Джону здесь нет. Ни среди них. Ни среди нас. И Крозье ему тоже не ровня.
В Атлантике штормило. «Эребус» с трудом удерживал курс, периодически теряя из виду «Террор». 27 июня у побережья Гренландии их накрыл густой туман. С борта «Террора» ничего нельзя было разглядеть.
На следующий день туман рассеялся. Установив визуальный контакт, корабли хорошим ходом понеслись вдоль побережья Гренландии. Показались первые плавучие льды, и управление взяли на себя ледовые лоцманы.
30 июня они пересекли полярный круг. По этому случаю в море кинули медный цилиндр с запиской. 4 июля суда экспедиции причалили к Диско — острову у побережья Гренландии.
Из Гренландии отплыли 12 июля. Гас не помнил, чтобы на китобойных судах когда-нибудь царила столь радостная атмосфера. Моряки пели, даже танцевали. Проводились богослужения, звучали молитвы. Участники экспедиции верили, что выполняют священную миссию с позволения и благословения самого Господа. Им казалось, что счастливее их нет никого на всем белом свете. И только одно омрачало настроение Гаса в те погожие летние дни — напряженный вид самого Крозье.
Капитан допоздна оставался на мостике, обозревая водные просторы. А в тот день, когда они вошли в пролив Ланкастер, во взгляде Крозье отнюдь не читалась вера в милосердие и благоволение Божие. Им владело менее сложное чувство — откровенный страх.
Глубокой ночью зазвонил телефон. Джо проснулась с трудом.
— Алло?
— Джо, это Джина.
— Джина, время — почти час ночи. Откуда звонишь?
— С работы. Слушай… Маршалл нашелся.
Сон как рукой сняло.
— Дуг Маршалл?
— Замороженный, как рыбные палочки, но живой.
— А что с его проводником?
— Маршалл сломал ногу, — сообщила Джина. — Как раз проводник-эскимос и привел помощь. Герой. Маршалла подобрали час назад.
Джо свесила ноги с кровати.
— Когда он возвращается в Англию?
Ей показалось, что Джина улыбнулась.
— Все, я иду домой, — сказала Джина. — Дальше действуй сама, подруга.
Чудесная ночь, думал Джон. Чудеснее, наверно, он еще не видел. Потом, поворачивая за угол Тринити-лейн, он поскользнулся и решил, что, пожалуй, не столько ночь чудесна, сколько сам он пьян.
Наконец они с Кэтрин Таккирук остановились у двери его дома.
— Все, я пошла, — сказала Кэтрин.
Она протянула ему руку. Он с большим удовольствием поцеловал бы ее. Что ему ее рукопожатие?
— Ты не можешь просто так уйти, — возразил он. — Я хочу показать тебе материалы о Франклине.
— Как-нибудь в другой раз.
Джон испугался. Неужели она сейчас завернет за угол и он никогда ее больше не увидит?
