Во время одной из таких остановок откуда-то прилетели две чайки, посидели неподалеку и, когда мы тронулись в путь, исчезли.
Придумываю имена новым собакам. Одну называю Нута, что по-эскимосски означает «новая душа». Такое имя вполне подходит для вновь прибывшей. У этой грациозной собаки лисья голова, ловко посаженная на туловище, покрытом пепельной шерстью. Ей около трех лет.
Вторая собака была названа мною Аринна. Она участвовала в моем путешествии на Северный полюс и до прибытия сюда находилась на базе Аврора, дожидаясь своего часа. Это было существо пяти лет от роду, с рыжей шерстью и с жалко свисавшим набок полуоткушенным левым ухом. Она была настолько грязной, что я ее не сразу признал. Так я и назвал ее Аринна, что на эскимосском языке означает «грязная».
4 июля
Ясно. Минус 11–14 градусов.
Отправляюсь в путь в семь часов утра, когда еще довольно холодно. Постепенно температура повышается, и к полудню жара начинает изрядно мучить моих собак. Вносит свою лепту и рыхлый снег.
Время нашего девятичасового трудового дня распределяется следующим образом: два с половиной часа езды, затем час отдыха, вновь два часа езды, час отдыха и под конец еще два с половиной часа езды. Поскольку во второй половине дня скорость нашего продвижения резко снижается, за весь день проходим всего около 40 километров.
На месте нашей стоянки собаки в течение 20–30 минут никак не могут отдышаться: открыв пасти, они жадно глотают воздух. Немного погодя ложатся и засыпают как мертвые.
До получения последней партии продовольствия я совершал свой путь в ночное время. Теперь белые ночи кончились, и со вчерашнего дня я перешел на дневной образ жизни. Следует сказать, что, когда сутки перестают делиться на ночь и день, это делает вашу жизнь в известной мере неупорядоченной. Но наступившее четкое разделение дня и ночи неожиданно внесло в мое существование оттенок суеты и нервозности: они по очереди подгоняли меня.
Уставшие собаки спали. Сегодня Аринна так и не включилась по-настоящему в работу. Нуссоа еле тащился, и его пришлось отстегнуть. Что-то снится ему, так намучившемуся за сегодняшний день? Мне кажется, что собакам снятся сны: может быть, им слышится мой приказ «яя!», или они видят, как дерутся за свою долю в кормежке. Только во сне они все время вздрагивают и повизгивают.
5 июля
Облачно и снег, затем ясно. Температура воздуха — минус 14–13 градусов.
Проснувшись, я выпил кружку кофе и отправился в путь в восемь часов. Из-за густого тумана я почти не вижу бегущую в 15 метрах впереди меня Рису. Сегодня впервые я пользуюсь компасом. Большой морской компас, сделанный в виде глобуса, я прикрепил к передней части нарт и с его помощью веду упряжку. Я не пользовался до сих пор компасом, потому что мой путь идет по району, находящемуся близко к магнитному полюсу. На мысе Колумбия необходимо было вносить в показания компаса поправку почти в 90°, здесь она составляет около 45°. Внося эти поправки, я каждый раз рискую ошибиться.
Но солнца не было, снежных застругов тоже не видно, и мое путешествие напоминает путь морского судна в открытом море ночью. В таких условиях ничего другого не оставалось, как идти по компасу. Когда восемь часов спустя в конце пути я сверил показания компаса с данными своих астрономических наблюдений, то обнаружил, что отклонился всего на 1,6 минуты, или на три-четыре километра к западу.
Кроме того, сегодня я впервые опробовал еще одну вещь — четырехугольный прямой парус, изготовленный для меня Тадой. При сильном ветре он был весьма эффективен, но при слабом только мешал движению нарт. Это происходило оттого, что его сбивал набегающий при движении нарт встречный небольшой ветерок.
Нуссоа, которому было трудно идти, я привязал к мачте. Двое новичков бежали кое-как и нарт не тянули. Мало того, что эти собаки не работали, они стали еще и обузой для других. Они крали у меня километры. Сегодня прошли всего 47,6 километра.
6 июля
Облачно. Снег. Температура воздуха — минус 5–3 градуса.
И сегодня видимость плохая. Почему это: погода все время противится моему путешествию? Каждый день мне приходится ехать в густом тумане, ограничивающем видимость десятью метрами. Такое ощущение, что он поглотил меня. Настроение становится мрачным, мало-помалу впадаю в уныние. Безразличным голосом погоняю собак. Они, кажется, чувствуют мое настроение. Даже хорошо бежавшие собаки начинают замедлять свой ход. Боковые оглядываются назад и, мне кажется, всматриваются в мое лицо. Нехотя пытаюсь заставить их занять свое место. В довершение всего запутываются постромки, и в беге собаки продолжают спутывать их еще больше.
Со времени отправления я нахожусь в пути более семи часов.
Вдруг мне показалось, что я теряю равновесие и падаю с нарт. Впопыхах хватаюсь за привязанную к ним веревку и удерживаюсь от падения. И тут вдруг перестаю понимать, куда наклонена поверхность, по которой пролегает мой путь, — вверх или вниз. По всей вероятности, вверх. По моим соображениям, я еще не достиг наивысшей точки гренландского ледяного купола. Впрочем, может статься, что именно сейчас я и перевалил на его другую сторону. Значит, еду вниз. Если так, то едут ли нарты под уклон в нужном мне направлении — на юг? И не кручусь ли я на одном месте уже со времени сегодняшнего отправления в путь?
В душу закрадывается беспокойство, думы мои омрачаются. Остановил нарты, схватил пригоршню снега и приложил к вискам. От холода немеет лицо. Кругом белым-бело. Как вчера… Как позавчера… Бескрайняя белая ледяная равнина. Словно в белой трясине. Других красок здесь нет. Собаки, нарты да я не в счет. Впрочем, может быть, это в голове у меня белым-бело — не знаю. Может быть, я стал терять чувство равновесия, направления, расстояния… По мере того как я растираю занемевшие виски, ко мне возвращается спокойствие.
Снова отправляюсь в путь, но туман становится все гуще и гуще, и я правлю упряжкой вслепую. Мрачен и подавлен. «И зачем я сейчас заставляю собак бежать? Куда я еду? Зачем я это делаю?» — вертелось у меня в голове, пока я машинально продолжал двигаться.
Обычная история: как только мной овладевает мрачное настроение, так я непременно начинаю задавать себе вопрос: «А зачем я…» Так было и по пути к Северному полюсу, и в этом гренландском путешествии, и в прошлые мои походы.
Я приехал в город из родного дома в горной деревне, что находится в префектуре Хёга, совершенно необразованным человеком. Я затерялся в людской толчее и, как любой деревенщина, совершенно был сбит с толку городской суетой. Затем, как самый настоящий провинциал, стал страстно мечтать о том, чтобы городские люди признали меня за своего. Но стать с ними в один ряд мне никак не удавалось. За что бы я ни брался, везде меня опережали. Выросшее из комплекса неполноценности желание сравняться с этими людьми, а затем и выделиться среди них затаилось в самой глубине моей души и постепенно, совсем незаметно для меня самого в один прекрасный день превратилось в движущую пружину всего моего существования.
