— Нет, к сожалению, нет.
— Ничего. Все в порядке. Я и без того тебе очень благодарен.
В эту секунду я задумался, а не достигнет ли его благодарность британской фармацевтике таких масштабов, что он решит не закрывать мой проект.
— Есть какие-то мысли в связи с наступившей войной?
— С войной, да… Давай-ка я сейчас улажу текущие вопросы, и мы обо всем поговорим. — Шеф потянулся к портфелю. — Заходи ко мне минут через пять.
Ничего хорошего лично для себя я в этом не увидел.
Пять с половиной минут спустя — никогда не приходите на встречу с французами четко в назначенное время — я постучал в дверь, а зайдя, застал шефа разливающим по чашкам кофе. В кабинете помимо него была Кристин.
— Садись, Пол, — сказал он и пододвинул ко мне белую чашку на блюдце.
Я присел, но к кофе не притронулся. Улыбка на моем лице словно говорила: «Ну давай уже, не тяни!»
Жан-Мари долго рассуждал о войне, политике и неустойчивых ценах на мировом рынке, о страховых взносах, выплачиваемых работодателями, о состоянии его прямой кишки (об этом мог бы и умолчать, но к тому времени я уже перестал слушать, ожидая кульминации).
— Так вот, — наконец сказал он, — я предлагаю тебе работать до окончания срока трудового договора… или по крайней мере пока не закончатся военные действия… в качестве преподавателя английского языка. — Он улыбнулся так, будто был не меньше чем фокусником, искусно вытащившим живую игуану из стоящей на столе кофейной чашки.
— Что?
— Мы будем просто счастливы, Пол! Нескольких сотрудников мы уже отослали на языковые курсы. А теперь они смогут перейти на обучение к тебе. Зарплата, естественно, останется та же.
«Естественно, — подумал я, — он ведь должен по-прежнему получать за квартиру Элоди».
В тот момент мне даже не пришло в голову, что в моих служебных обязанностях не значилось «обучать английскому языку». Единственным и достаточным поводом отказаться, тут же пришедшим мне в голову, была мысль, что мне придется быть терпеливым и доброжелательным к Марианне, выдающей заученные неправильные глаголы. Или, что еще хуже, вести с ней беседу.
— Нет, — ответил я, — нет.
— Не спеши, подумай, — посоветовал Жан-Мари.
Но чем дольше я думал, тем чаще перед глазами мелькали желтые зубы Марианны.
Дорогу домой я выбрал через живописные места. Прекрасные пейзажи Парижа как нельзя лучше подходят для размышлений о жизни.
Если идти от Елисейских Полей к кварталу Марэ, вы окажетесь в местах, куда практически не долетает шум машин. Вы можете не спеша прогуливаться и с романтическим настроем размышлять, встретите ли сегодня любовь всей своей жизни, или… выбирать мост, с которого хотелось бы сброситься.
Я спустился к реке, миновав мост Альма, и увидел уже знакомого мне солдата, сапоги и мешковатые брюки которого были по-прежнему сухими. Бредя вдоль набережной Сены, я уже приближался к мосту Инвалидов. Чуть ниже уровня улицы, вдоль старого мощеного берега реки, до сих пор торчали ржавые металлические кольца, оставшиеся с тех времен, когда рабочие шлюпки стояли привязанными вдоль всей реки. Пройдя мимо речных трамвайчиков, я увидел много лодок, пришвартованных вдоль берега: сейчас они служили баржами, единственным грузом на которых были садовая мебель и большие растения в кадках.
Солнце, светившее мне в спину, отражалось от сусального золота, украшавшего мост Александра III, видневшегося впереди. Я вот никогда не мог понять, почему это золото не сперли. Думаю, золото было настоящим, а его слой на короне Нептуна, красовавшейся ровно посередине, казался изрядной толщины. Достаточно было элементарного удара воровским ножичком. Может, мне пойти да и купить раскладной ножичек? Ну, только дождаться, когда откроются аптеки…
Прогуливаясь вдоль неспешных вод, я настолько пропитался покоем и гармонией, что мне стало казаться: вот сейчас одна из лодок остановится и из нее выйдет невиданной красоты девушка, божественно сложенная, умная, но далекая от политики, и пригласит меня на вечернюю прогулку по воде.
Однако действительность была иной — единственным, кого я встретил, был какой-то бездомный, мастерящий себе под пролетом моста ночлег из картона.
На площади Согласия я свернул в сад Тюильри и прошелся по его аллеям, направляясь к стеклянной пирамиде в центре луврского дворика.
Здесь я заглянул в кафе в надежде выпить чего-нибудь. В кафе, выходящем во двор с пирамидой (или пирамидами), имелась открытая терраса. Устроившись за одним из столиков, я позволил себе коктейль с изрядной долей алкоголя. Вокруг меня были сплошные туристы, уткнувшиеся в путеводители. Наблюдая за ними, я подумал, что есть определенная категория путешествующих, которые, похоже, покидают страну, так и не увидев ее. Вместо того чтобы смотреть на то, что тебя окружает в данную минуту, они, сверяясь с книгой, отслеживают маршрут к тем местам, которых тоже не увидят. Воздушный шар, пилотируемый полуобнаженными танцовщицами канкана, так бы и проплыл мимо не замеченный никем, кроме меня…
Но тут я понял, что во мне говорил голос оскорбленного мужчины, который почувствовал себя не у дел. Если так пойдет и дальше, я превращусь в одного из тех, кто сидит в парижских кафе и, не отрываясь от ноутбука, печатает галиматью, ни на минуту не оставляя надежду, что кто-нибудь подойдет и поинтересуется: «А что вы пишете?» На самом-то деле все избегают таких, боясь, что они сами захотят объяснить, что же такое там сочиняют.
Я миновал пирамиды, прошел сквозь малолюдный, продуваемый сквозняками квадратный двор и вновь оказался на улицах Парижа. Оставив позади легкую суету, царившую возле универмага «Ла Самаритен», и перейдя на другой берег реки, я снова оказался на набережной. Теперь я шел прямо по направлению к островам, где родственники Астерикса заложили первый камень старого Парижа. Вокруг не было ни одного здания, которое нарушило бы царившую здесь атмосферу Средневековья.
Я нашел пустующую скамейку и просидел на ней, пока не стемнело, любуясь видневшейся вверх по реке громадой Нотр-Дама.
Кому я, черт возьми, здесь нужен, пока идет война? Звучало несколько театрально, но вопрос-то серьезный… Работу я фактически потерял. Даже если война и закончится быстро, ясно одно — в планах Жан-Мари не значится скорейшее возвращению к проекту. Все это слишком затянется. Так что ничто более не держало меня во Франции. Любимой женщины нет, есть пара ребят, которые скорее приятели для похода в бар, нежели закадычные друзья, и квартира, за которую я плачу тому, кому меньше всего на свете хотел бы платить.
