— Он сумасшедший, этот судья! — пробормотал господин Керабан.
Появился секретарь, таща за недоуздок козу, которую он вывел на середину двора.
Это было изящное животное породы эгагр, чей кишечник иногда содержит каменистые образования безоар, столь ценимые на Востоке за свои предполагаемые гигиенические свойства. Приведенная секретарем коза, со своей проницательной мордочкой, вьющейся бородкой, умным взглядом — одним словом, со своей «одухотворенной физиономией», казалась вполне достойной роли угадывателя, которую ей предназначил хозяин. Стада таких коз в большом количестве встречаются во всей Малой Азии, Анатолии, Армении и Персии. Они замечательны тонкостью своего зрения, слуха, обоняния и удивительной проворностью.
Коза, чей ум судья так ценил, была среднего размера, снизу — беленькая, зато сверху — черная. Она грациозно улеглась на песке и, поводя своей коронованной рогатой головкой, с хитрым видом стала рассматривать «общество».
— Какое милое животное! — воскликнула Неджеб.
— Но что же этот судья собирается делать? — спросила Амазия.
— Без сомнения, тут какое-то колдовство, — ответил Ахмет, — на которое попадутся эти невежды.
Так же думал и господин Керабан, который не стесняясь пожимал плечами, в то время как ван Миттен поглядывал на эти приготовления с некоторым беспокойством.
— Как, судья, — спросила благородная Сарабул, — вы хотите, чтобы эта коза опознала виновных?
— Она самая, — ответил судья.
— И она сумеет?
— Сумеет!
— Каким образом? — спросил господин Янар, как всякий курд, не чуждый суеверия.
— Нет ничего проще, — ответил судья. — Каждый из присутствующих путешественников подойдет и погладит рукой спину этой козы. Почувствовав руку виновного, это умное животное укажет на него своим блеянием.
— Этот добряк — просто ярмарочный фигляр, — пробормотал Керабан.
— Но, судья, никогда… — заметила благородная Сарабул, — никогда простое животное…
— Вы сами сейчас увидите!
— А почему бы и нет? — сказал господин Янар. — Поэтому, раз я не могу быть обвинен в покушении, то покажу пример и начну испытание.
Говоря так, господин Янар подошел к козе, остававшейся неподвижной, и провел рукой но ее спине, от шеи до хвоста.
Коза продолжала безмолвствовать..
— Теперь другие, — сказал судья.
И все собравшиеся во дворе караван-сарая путешественники один за другим последовали примеру господина Янара и стали гладить спину животного. Без сомнения, все они были невиновны, Потому что коза не издавала никакого обвиняющего блеяния.
которая заканчивается очень неожиданно, особенно для ван Миттена.Пока происходило испытание, господин Керабан отвел в сторону своего друга ван Миттена и племянника Ахмета. И вот чем закончился состоявшийся между ними разговор, в котором неисправимый герой, позабыв свои добрые намерения больше ни в чем не упрямиться, собрался еще и другим навязать свой образ видения и действия.
— Друзья мои, — сказал он, — этот колдун, по-моему, последний дурак.
— Почему? — спросил голландец.
— Потому что ничто не мешает виновному или виновным, например нам, сделать вид, что он гладит козу, а на самом деле не дотрагиваться до ее спины. По крайней мере, этот судья должен был бы действовать на ярком свету, чтобы помешать обману… Но в темноте это абсурдно!
— Действительно, — согласился ван Миттен.
— Так я и сделаю, — продолжал Керабан, — и предлагаю вам последовать моему примеру.
— Э, дядя, — сказал Ахмет, — гладь или не гладь ему спину, вы хорошо знаете, животное не будет блеять ни на невиновных, ни на виновных.
— Очевидно, Ахмет. Но коль этот добряк судья достаточно прост, чтобы так действовать, то я хочу быть менее простым, чем он. И не дотронусь до животного. И вас я тоже прошу сделать так же.
— Но, дядя…
— А, никаких споров об этом, — проворчал Керабан, начиная горячиться.
— Однако… — сказал голландец.
— Ван Миттен, если будете столь наивны, чтобы тереть спину этой козе, то я вам этого не прощу!
— Хорошо! Не буду, чтобы не огорчать вас, друг Керабан. Это, впрочем, несущественно, поскольку в темноте нас не будет видно.
К тому моменту большинство путешественников уже выдержали испытание и коза еще никого не обвинила.
— Наша очередь, Бруно, — сказал Низиб.
— Бог мой, до чего эти восточные люди глупы, раз полагаются на это животное! — проворчал Бруно.
И оба слуги подошли погладить спину козе, которая не стала блеять, как и в предыдущих случаях.
— Но оно ничего не говорит, ваше животное! — закричала благородная Сарабул, взывая к судье.
— Это что, шутка? — добавил господин Янар. — Шутки с курдами плохо кончаются!
— Терпение! — ответил судья, качая головой с хитрым видом. — Если коза не заблеяла, значит, виновный до нее еще не дотрагивался.
— Дьявол, теперь наш черед, — пробормотал ван Миттен, который испытывал неясное беспокойство, сам не зная почему.
— Наша очередь, — сказал Ахмет.
— Да… сперва я, — ответил Керабан.
И, проходя мимо своего друга и племянника, он повторил тихим голосом:
— Ни в коем случае не касайтесь!
Затем он протянул над козой руку и сделал вид, что медленно гладит ей спину, хотя не дотронулся ни до одной ее шерстинки.
Коза не заблеяла.
— Вот это успокаивает, — сказал Ахмет.
И, подобно дяде, он даже не дотронулся до спины козы.
Коза не заблеяла.
Теперь очередь была за голландцем. Ван Миттену предстояло пройти испытание последним из всех. Он подошел к животному, которое, казалось, исподтишка смотрело на него, и, чтобы не огорчать своего друга Керабана, удовольствовался тем, что только провел рукой над спиной козы.
Коза не заблеяла.
У всех присутствующих вырвались восклицания удивления и удовлетворения.
— Решительно, ваша коза — это только скотина! — закричал Янар громовым голосом.
— Она не признала виновного, — закричала в свою очередь благородная курдчанка, — и все же виновный — здесь, потому что никто не мог выйти из этого двора!
— Гм! — сказал Керабан. — Этот судья со своей такой хитрой козой достаточно забавен, правда, ван Миттен?
— В самом деле! — ответил ван Миттен, полностью успокоившийся по поводу исхода испытания.
— Бедная козочка, — сказала Неджеб хозяйке, — ей не причинят зла за то, что она ничего не сказала?
Все посмотрели на судью, чьи глаза, блестя от лукавства, сверкали в темноте как карбункулы[287].
