Я не спал долго и, как только пароход тронулся в путь, — вышел на палубу. Меня занимала невиданная до того времени картина: строгие очертания гор, остающихся позади, темная даль озера, волны, высоко вздымающие пароход, их глухой, сердитый шум и среди всего этого равномерный звук работающей машины, все это было ново мне и занимало меня; но чем далее пароход удалялся от берега, тем сильнее делалась качка; единственный на всем пароходе фонарь, висевший наверху мачты, начал делать такие широкие размахи, что у меня, глядя на него, закружилась голова и я, как угорелый, едва мог добраться до своей каюты. Долго я находился под тяжелым впечатлением пароходного скрипа и наконец заснул.
Путь наш, несмотря на мои опасения, окончился благополучно.
Я проснулся, когда пароход подходил к противоположному берегу Байкала, в семи верстах от Посольского монастыря. Утро было ясное, ветер давно затих, только неуспокоившиеся от ночной бури волны тихо, без шума катились на север, покачивая пароход с боку на бок.
Без особенных приключений мы съехали в лодке с парохода, близ зимней стоянки судов у залива, называемого Прорвой.
От Прорвы до Посольска около десяти верст; дорога идет то по гладкому зеркалу залива, то по песчаным берегам. Канал, соединяющий Байкал с заливом или Прорвою, почти не замерзает зимою. Он имеет два незначительных периодических течения в сутки из Байкала в залив и обратно.
Такое возвышение и понижение байкальского горизонта, или движение воды от севера на юг и обратно, служит доказательством, что Байкал имеет что-то похожее на прилив и отлив; на это, впрочем, не обращено до сей поры никакого внимания и возможность подобного движения отвергается, но оно есть единственная причина, что залив не замерзает. Этот залив есть не что иное, как озеро, отделенное от Байкала узкой песчано-галечной перемычкой, как будто плотиной, набросанною волнами Байкала, и прорванное водами залива, в который впадают три речки.
Пароходы останавливаются у Прорвы только в осенние месяцы. Летом они пристают против Посольского монастыря, верстах в полутора от берега: мелководье посольского берега не подпускает их ближе. Пристани на посольской стороне никогда не было и до сей поры нет. В бурную погоду много труда и опасности выпадает на долю проезжающих, осужденных судьбою нырять по высоким байкальским волнам в лодках и нередко принимать холодные ванны, потому только, что сибирское купечество и байкальское пароходство не считают нужным позаботиться об устройстве пристани и уделить для этого часть своих доходов, хотя бы для собственного удобства.
Иногда случается так, что пароход к Посольску и придет, а пассажиров на берег высадить нет никакой возможности, — волна идет такая большая, что лодку спустить нельзя. Что тут делать! Пассажиры смотрят на посольский берег и вздыхают, а в ушах их между тем слышится приятная речь штурмана: — Не угодно ли, господа пассажиры, отойти от борта, надо якорь вытащить да назад идти.
— Назад?! — грустно восклицают пассажиры.
— Да, назад. Зимовать нам что ли здесь. Видите, какая волна идет, — лодки спустить нельзя; а мне дожидать, пока стихнет ветер, не показано: на Лиственничной много грузу лежит, я в это время успею еще забуксирить баржу и приведу ее сюда.
И едут пассажиры назад, проклиная в душе байкальское пароходство.
— А вы, господа, не сердитесь, — подшутит штурман, — вы будьте покойны: задаром ведь, бесплатно, вас катаем по Байкалу.
И то правда.
Посольский монастырь носит это название потому, что тут убит боярский сын Заболоцкий с сыном. Заболоцкий был отправлен в Китай в качестве русского посланника. Их убили монголы; а случилось это в давно прошедшее время, когда Россия с Китаем начинала первые сношения. У монастырской ограды, в память этого события, поставлен высокий чугунный крест, но надписи на нем и близ него никакой нет.
Суда или, как называют их поморы, «корабли» пристают частью тоже против Посольского монастыря, или входят в реку Селенгу, по которой и тянутся вверх до пристани Чертовкиной, находящейся близ устья Селенги.
Река Селенга (что значит по-маньчжурски: «железная река») берет начало в Монголии в Хан-гайском хребте, на северной окраине гобийской степи. Она протекает не в дальнем расстоянии от китайского города Маймайтчина, но потом отклоняется в сторону и, минуя Кяхту, является, так сказать, контрабандой на русской земле, верстах в 20 от Кяхты. Она многими, часто меняющими свое русло устьями, впадает с юго-востока в Байкал, засыпая в этих местах дно его целыми горами песка и ила.
Некоторые реки, впадающие в Байкал, как то: Утулик, Выдрина, Переемная, Снежная, Мурьина и Мышиха, принадлежат разным ведомствам и отдаются в оброчное содержание с торгов. Берут их на оброки разного звания люди, мещане, крестьяне, разночинцы, отставные солдаты, большею же частью казаки.
Получивший с торгов известную речку, строит на берегу зимовье и переселяется туда на временное жительство; некоторые речки принадлежат кочующим бурятам, которые тоже поселяются на время близ речек для промыслов.
Оседлой жизни на этих местах нет, земля для хлебопашества не обрабатывается, потому что местность для этого большею частью неудобна: камениста, болотиста или песчана; если есть кое-где часть земли, более или менее годная для посева хлебов, то сильные ветра препятствуют этому, выдувая из земли посеянные зерна.
Все означенные лица, взявшие с торгов ту или другую речку, летом ловят рыбу, сигов, омулей, хайрузов, а кверху по речкам — выдру; осенью в горах и прибрежьях, поросших лесом, бьют соболя, белку, медведя, лисицу, кабаргу (Muschus Sibiricus), козулю (Cervus Capreolis), оленя, лося, росомаху, волка, зайца и особенный вид сурков. Весною по льду Байкала бьют нерпу[4].
Из рыб всего более в Байкале водятся лососиные (Salmo) омули, самые многочисленные. Кроме того, водятся осетры; их ловят в то время, когда они входят в реку Селенгу, и удачно только в таком случае, когда идут они стадами; иногда попадаются осетры весом пудов в пять; мечут они икру и в Селенге, и в Баргузине, откуда она уносится в Байкал для настоящего оплодотворения.
Таймень, самая бойкая рыба, водится в Байкале преимущественно около юго-западных берегов; сиг, налим живут и плодятся всегда на одном месте и, по месту жительства, имеют различный вкус и цвет кожи.
При таком обилии рыбы, из птиц более всего, конечно, рыболовов: черный баклан бьет их своим острым клювом и иногда сотни убитой рыбы плавают на поверхности воды, около места нападения черного баклана; за ним следует неизбежная его спутница, белая чайка, и белоголовый беркут.
