В леске́ у железнодорожных путей двое мужчин присели у костра на заросшей, заброшенной земле. Передают друг другу термос — что-то вроде урбанистического пикника. Прямо за ними, за редеющей осенней листвой, виднеется оживленная улица. Вот они, Гек Финн и Джим. Спрятались у всех на виду, в своем невидимом параллельном мире.
Балтимор, как я прочел на выходных, впятеро обставил Нью-Йорк по количеству убийств. Впятеро! Ничего удивительного, что действие сериала «Прослушка» от того же канала «Эйч-Би-О» происходит именно в Балтиморе. Прозвище «Зачарованный город» власти официально приняли на той же неделе, когда мусорщики устроили забастовку.
Немалая часть расположенного по соседству Вашингтона (округ Колумбия) очень напоминает Балтимор — хотя там еще остались изолированные ряды обеспеченных анклавов. Балтимор потерял свою металлургию, свое кораблестроение, портовую инфраструктуру и связанное с ней судоходство, а также немалую часть аэрокосмической индустрии (которая все равно размещается в пригородах). Я не испытываю ностальгии по доменным печам и угольным шахтам, даже заводы «Дженерал моторс» оставляют меня равнодушным, пока они (до сих пор!) отказываются производить что-либо, кроме бензиновых обжор, которыми наводнили всю страну за прошедшие десятилетия. Да ну их к черту, они сами нарвались на неприятности (когда я перечитываю эти строки в апреле 2009 года, автостроители ждут, чтобы правительство вытащило их из пропасти). За свою жадность, за свое заносчивое поведение, за недальновидные поступки — да пусть они закроются! Самое печальное, что из-за глупости начальства страдают «маленькие люди», теряющие рабочие места, тогда как начальники будут «наказаны» переводом на другую высокооплачиваемую работу. Боссов из Джи-Эм давно пора заменить новыми кадрами — быть может, даже японцами или корейцами, которые, по крайней мере, умеют производить экономичные автомобили, не расходующие топливо зазря.
Мы столкнулись с подобным размахом распада и разрушения в Восточной Европе и республиках бывшего СССР, но мы были внутренне готовы к подобному зрелищу. Здесь, на Западе, нас уверяли, что эти страны прозябают под пятой злобной, неэффективно устроенной империи, подавляющей волю, инициативу, предприимчивость своих граждан, — результат в виде подобного разорения казался естественным. Но разве воля людей, будь им позволено свободно выражать ее в этих странах, привела бы к какому-то иному результату? Разве мы сами, пользуясь всеми благами предположительной демократии, не дошли до подобного же развала?
Реальность, раскинувшаяся передо мной, прямо противоречит всему, чему меня учили в школе. Та реальность, которую я вижу, уверяет, что на самом деле большой разницы нет и, какова бы ни была идеология, конечный результат приблизительно схож. Я преувеличиваю, конечно: из окна поезда или с высоты двух велосипедных колес порой можно увидеть только захламленные задворки дальних подступов к городу, так что мои рассуждения могут оказаться беспочвенными.
Поезд покидает черту города. Сплошь заводские дворы и склады. Заросли кудзу[6]. Жимолость. Пушистые ветви сумаха. Заборы из металлической сетки. Мусор. Старые покрышки и ржавые останки автомобилей. Одинаковые улицы одинаковых домов без просветов между ними — жилища рабочих прямиком из романов Диккенса. Рекламный щит, заявляющий: «Я люблю тебя, куколка!» Парковки и стоянки грузовиков. И затем, совершенно внезапно — мы вырвались из города. Цапли бродят по болотистым низинам, по колено в мутной воде. Появляются вторичные леса Восточного побережья — тощие деревца, высаженные слишком часто.
Я выезжаю на велосипеде из центра города к окраинам. Потрясающая поездка по временной шкале истории города, дням его славы и последующего предательства. Детройт не слишком отличается от множества других городов в Соединенных Штатах, просто его взлеты и падения протекали чуть драматичнее. В самом центре размещены дворец собраний и спортивный стадион. Здесь имеется и торговый район, который, как и в Балтиморе, знавал лучшие дни: сегодня его заполонили грязные магазинчики уцененных товаров, торгующие париками да дешевым импортом. В районе, известном как Грик-таун, сохранилась цепочка греческих ресторанчиков. В некоторых из этих заведений принято разбивать посуду после трапезы — это довольно забавно. Покинув центральные кварталы, я начинаю замечать признаки настоящего опустошения. Как и в других подобных городах, центр Детройта окружен расходящимися, более-менее правильными кольцами: офисные и индустриальные зоны, жилье для малоимущих, фабричные участки и в самом конце — пригород. Выезжая из центра, я оказываюсь сначала в районе, похожем на остатки бывшего гетто, ныне основательно заросшего и клонящегося к земле: широкие пустыри, поросшие травой или засыпанные щебенкой. Если вам приходилось видеть фотографии послевоенного Берлина, это зрелище покажется вам знакомым: заброшенные, безлюдные пейзажи. Время от времени замечаешь признаки чьего-то присутствия, но в большинстве своем эти кварталы — пост-апокалиптический пейзаж высшей пробы.
Выехав оттуда, я попадаю в зону легкой промышленности — или бывшей промышленности, поскольку и здесь немалая часть былого производства давно бездействует. Можно вообразить, что тут вот-вот возникнут новые жилые кварталы или мастерские художников, — вполне возможно, если бы речь шла о Лондоне или Берлине. Но на беднягу Детройт удары сыпались один за другим, так что восстановление этих районов — дело практически безнадежное. Впрочем, если бы несколько лет назад кто-то сказал мне, что здание с самыми дорогими квартирами в Нью-Йорке будет стоять в двух шагах от Бауэри[7], я бы только фыркнул в ответ: «Даже не мечтай. Смотри лучше, не наступи на этого бездомного парня».
Мичиганский вокзал © Yves Marchand & Romain Meffre
Браш-парк, Мичиган © Yves Marchand & Romain Meffre
Проехав еще несколько миль по пестрому, но, по крайней мере, жилому району, я выезжаю в пригород. Здесь расположены маленькие «поселки» и дома с аккуратно подстриженными лужайками. Подозреваю, что за внешней границей этого нового круга, где-то вблизи от прославленной Эминемом Восьмимильной дороги, пленка начинает отматываться назад: общее запустение проявляется вновь, хотя имеет, скорее, сельский оттенок — трейлерные парки да покосившиеся лачуги.
В определенном смысле эта поездка была одной из самых ярких, самых лучших на моей памяти. Сидя за рулем автомобиля, водитель стремится поскорее выехать на автостраду, на одну из пресловутых бетонных артерий — и ничего подобного не увидит. Занявшая несколько часов поездка сквозь все эти руины стала для меня откровением и вселила в мое сердце такую печаль, которую бессильны расшевелить какие угодно древние руины. Рекомендую как-нибудь повторить мой маршрут.
