Нам очень помогает и знание дороги. Мы познакомились с ней, пока ехали на грузовой машине. Правда, кое-какие места мы видим впервые. Объясняется это просто: в пути, несмотря на жару и качку, мы часто спали.
Мы едем уже несколько часов. И вдруг останавливаемся. В природе сегодня происходит что-то необычное. За те сотни дней, которые мы провели под открытым небом, у нас развилось как бы шестое чувство по отношению к окружающему!
Что это значит? Почему совсем нет ветра? Мы осматриваемся. На небе не видно ничего особенного, лишь над самым горизонтом стоит небольшое темное облачко, которому мы, конечно, не придаем значения. Но проходит каких-нибудь десять минут — и из этого облачка вырастает громадная черная стена, закрывшая половину неба.
И тогда начинается. Кто из вас не видел в кино песчаную бурю? При подобных съемках вентиляционные машины в студии работают на полный ход. Перед объективом камеры из ведер сыплют песок, а громкоговорители производят оглушающий шум — безвкусный и ненатуральный. Столь же безвкусна и ненатуральна песчаная буря в действительности. Ее ярость обрушивается на нас, и мы вынуждены тут же переключить машины на первую скорость. Видимость сводится к нулю, и слезящиеся глаза едва различают силуэт соседа. Наезженные следы колес наших предшественников с устрашающей быстротой заносятся песком.
Лучи фар врезаются в бушующее месиво песка и пыли. Нас окружает непроницаемая ночная тьма. Мы не можем общаться друг с другом, но одна мысль инстинктивно подстегивает обоих — вперед, вперед и только вперед: из отчетов многих экспедиций мы знаем, что такая песчаная буря может длиться много часов подряд. И надо во что бы то ни стало вырваться из ее центра до того, как наши мопеды забастуют или полностью занесет дорогу. Стоит остановиться и песок накроет нас, а времени, чтобы забраться в спальные мешки, уже нет. Между тем ураган настолько усиливается, что мы опасаемся, как бы порыв ветра не унес нас вместе с мопедами.
Трудно сказать, как долго мы едем: час, два или три. Наше положение становится опасным. Работая на первой скорости, перегруженные моторы глотают почти три с половиной литра горючего на 10 километров [60] — нетрудно подсчитать, что, если не случится чуда, мы скоро застрянем в пустыне с пустыми баками. И это чудо, величайшее чудо за всю нашу поездку, происходит.
Когда мы еще ехали в Алжир, от каравана отстала одна машина, у которой сломалась ось. Провозившись несколько часов, водители пришли к выводу, что продолжать поездку без специальных запасных частей невозможно. Разумеется, мы давно забыли про этот случай и думали, что машину отбуксировали в ближайшую ремонтную мастерскую. И вдруг теперь перед нами возникают две горящие фары. Четыре крепкие мужские руки подхватывают мопеды и оттаскивают их за грузовик, в защищенное от ветра место. Мы тут же привязываем мопеды к бортам машины, стелем возле колес спальные мешки и ждем дальнейших событий. Нагруженная доверху машина стонет и качается как пьяная под напором ветра, и у нас появляется опасение, что она вот-вот опрокинется. Однако усталость берет свое. Мы залезаем в спальные мешки и больше уж ничего не помним. А на следующее утро все позади. Пустыня снова расстилается вокруг в невинном спокойствии, и лишь потерявшие свой блеск, словно они побывали в пескодувке, обода мопедов напоминают нам о ночном кошмаре.
Подозрительно высокие издержки
С этой минуты наша поездка проходит без приключений. Мы наслаждаемся от сознания, что стали «хозяевами проселочных дорог». Автомашины, которые идут за нами, отстали почти на 500 километров и уже практически не могут нас догнать, а встречный караван ожидается лишь через три дня.
В Гао снова принимаемся за хлопоты. Западногерманский геолог уже уехал. Французская фирма, в которой он работал, лишена правительством Мали всех концессий. Предполагают, что она производила бурение не без выгоды для себя; кроме того, за это время поступили более благоприятные предложения от дружественных стран. На машинах малийского общества воздушных сообщений уже летают чехословацкие пилоты, а за время нашего пребывания в Мали был совершен пробный рейс в северные районы для испытания пригодности грузовых машин «Шкода».
Мы останавливаемся у специалиста по сельскому хозяйству. На его обязанности реорганизация сельского хозяйства и рыболовства. Так на смену отдельным рыбакам здесь приходят специальные товарищества. В степях в излучине Нигера найдена вода, и теперь значительные площади здесь отводятся под посевы. Новые колодцы позволят увеличить и поголовье скота, который раньше часто погибал от жажды.
Жизнь в Гао интересна и многообразна. По вечерам мы слышим иногда песни жителей пустыни. Грустные, мелодичные, они дают возможность, даже не зная языка, составить себе представление о пустыне и ее людях. Своеобразен ритм песен: нарастание и ослабление звука соответствует покачивающейся походке верблюдов на караванной тропе.
Но мы здесь чувствуем себя очень неуютно — против нас работает само время. В Гао не хватает продуктов. Машины с продовольствием не могут пробиться сюда через затопленные трассы отдаленных районов страны. Овощи стали дефицитным товаром, а цены на финики, хлеб и орехи все поднимаются. Немного льда, которым приятели одаривают нашего хозяина, тает в термосах уже через несколько часов, и тепловатая питьевая вода кажется безвкусной.
Предпринимаем последнюю попытку. Вольфганг остается в Гао, где чистит мопеды и делает последние записи, а Рюдигер отправляется в Республику Нигер, чтобы похлопотать там о получении документов для проезда через Сахару.
Проходит неделя, затем еще три дня, а Рюдигер не возвращается, хотя уже давно должен приехать.
Вольфгангу не по себе. Кто знает, что могло случиться. К тому же Рюдигер поехал не на своей машине. До города Ниамей почти 500 километров, а у него нет действующей визы ни в Республику Нигер, ни в Республику Мали.
Но на одиннадцатый день вечером Рюдигер вдруг появляется в Гао. И хотя выглядит он усталым и запыленным, вид у него уверенный. Сначала он только жует и поэтому не может рассказывать более или менее связно. Но когда, утолив голод и жажду, он медленно достает две бумажки, Вольфганг догадывается, что последует дальше. Рюдигер уже несколько раз добивался успеха, когда положение казалось безвыходным. Мы разворачиваем грязные, мятые бумаги. Там кратко и просто написано «Виза. Действительна для Сахары, Алжира и Франции».
— Разреши обратить твое внимание еще на одну тонкость, — Рюдигер берет паспорт и показывает пальцем на срок его действия, — читай: «Этот паспорт действителен до 27 июня 1961 года». А теперь посмотрим на печать нашей визы в Сахару: «Выдано 27 июня 1961 года», то есть точно в тот же день, когда окончился срок действия паспортов.
