Ознакомительная версия.
Ему хотелось найти виновника краха этого счастливого будущего – теоретически достижимого, но все же маловероятного. А считать источником всех бед одну лишь самоубийцу он не желал. Поэтому Абдул Шейх мечтал, чтобы суд признал Хусейнов виновными в ее смерти. Проблема была в том, что он не был уверен, как именно они обидели его дорогую половину. Он честно признался в этом во время допросов в полиции. Он был на работе, а когда вернулся, то нашел ее обгоревшей на полу хижины. Его дочери, правда, присутствовали во время конфликта. И они утверждали, что никто никого не бил. Однако отец считал, что девочкам это знание не на пользу. Разве хорошо, если они будут расти, понимая, что их мать сама подожгла себя, а перед смертью оклеветала других?
Нури и Хина теперь снова жили в Аннавади. Он забрал их от сестры Полетт, заметив синяки на их руках и ногах. Они с радостью покинули приют.
– Нас каждый день заставляли обращаться к изображению белого человека и говорить «Спасибо, Иисус», – рассказала младшая. – Нам все это так надоело!
После возвращения домой девочки ни разу не вспомнили о матери. Но Нури, которая видела через окно, как та полила себя керосином и чиркнула спичкой, сильно изменилась. Иногда она сознательно становилась посреди дороги, будто ждала, чтобы ее сбила машина. К тому же у нее появилась невротическая привычка жевать концы надеваемого на голову шарфа.
Но в тот день она была в отличном расположении духа, потому что ей было интересно прокатиться на поезде через весь город и побывать в зале суда. А когда она увидела телекамеры у здания, то пришла в восторг.
– Наверное, сегодня здесь будут слушать какое-то громкое дело, – объяснил Абдул Шейх дочерям, которые подбежали к одной из камер, чтобы улыбнуться в объектив и помахать рукой. В Аннавади говорили, что младшая, Хина, улыбается точно, как мать. Их отец считал, что здесь есть доля истины, хотя не мог толком припомнить, чтобы Фатима когда-нибудь одаривала его улыбкой.
– А что, нас покажут по телевизору? – спросила Нури, когда все трое проходили через низкую рамку металлоискателя. Отец повернулся, чтобы ответить ей, и больно ударился лбом об угол рамки. Через час, когда его вызвали для дачи показаний, он все еще чувствовал легкое головокружение.
В руках он сжимал мятый пакет, в котором лежали документы – свидетельство о смерти его жены, две ее фотографии (на них она была красиво одета – на одной в розовом, на другой – в голубом наряде) и удостоверение, подтверждавшее ее инвалидность, по которому она получила бесплатную помощь от государства – пару металлических костылей. Все эти бумаги, доказывавшие, что покинувшая этот мир женщина все же когда-то жила на свете, были покрыты плесенью, распространяли несвежий запах и содержали слова, которые вдовец не мог прочесть. И все же он хотел, чтобы они были под рукой, когда он будет обвинять Хусейнов, в надежде, что их посадят за решетку.
Судья приветливо улыбнулась ему, хотя мысленно кляла его на чем свет стоит. Но когда прокурор откашлялся и приготовился задавать вопросы, колени у Абдул Шейха дрогнули.
Ему пришлось схватиться за бортики кафедры, чтобы не упасть. Он никогда не бывал в подобном учреждении и не выступал перед такими серьезными и суровыми людьми. Даже самый первый, совсем простой вопрос обвинителя, который, как понял муж Фатимы, целиком на его стороне, поставил старика в тупик.
– С кем вы живете?
– С женой, – ответил вдовец так, будто она была жива.
А когда его спросили, сколько ему лет, он почему-то стал настаивать, что тридцать пять. Имена дочерей он вспомнил верно, а вот свой адрес назвать так и не смог. Он не понимал, куда надо смотреть. То ли на судью, которая спокойно взирала на все происходящее с высоты своего подиума, то ли на прокурора, стоявшего напротив свидетеля, на том же уровне, что и он. Потом Абдул Шейх зачем-то повернулся к адвокату, и это совсем сбило его с толку: защитник по какой-то непонятной причине широко улыбался судье.
В результате Абдул Шейх решил обращаться только к госпоже Чоан. Именно ей он стал рассказывать о том, как вернулся домой и повез жену в больницу.
– Была ли ваша супруга в состоянии говорить в тот вечер?
Это был первый важный вопрос, на который должен был ответить вдовец. Надо было собраться с мыслями и что-то сказать.
– Да, она могла разговаривать, – произнес он, сделав над собой усилие. Хорошо хоть, что все слова выговорил правильно.
– И что она вам рассказала по дороге в больницу Купер?
– Она сказала, что ее обозвали проституткой и пообещали оторвать вторую ногу, – начал он. Именно такие показания дал он полиции девять месяцев назад. Однако в суде этого было недостаточно: ничего особенного, обычные для повседневной жизни в Аннавади ругательства. Затем, после долгой паузы, муж Фатимы продолжил:
– Жена сказал, что соседи ее избили, – снова долгая пауза. Он поразмыслил, и добавил: – Ее схватили за шею и стали душить, а также били большим булыжником.
Вот они, ключевые слова. Свидетельство умирающей должны принять во внимание. Теперь дело предстанет в другом свете.
Обвинитель был доволен, и полицейские из участка Сахар тоже заулыбались.
Тут начал задавать свои вопросы защитник Хусейнов, всклокоченный и вертлявый человечек. К этому времени Абдул Шейх обрел прежнюю уверенность в себе. Нет, его жена не пребывала в депрессии с тех пор, как их дочь Медина утонула в ведре. Нет, она не поливала себя керосином дважды ранее. Наконец ему разрешили вернуться на свое место. Он практически упал на свой пластиковый стул, но при этом был удовлетворен: вот теперь он отплатил соседям за то, что они лишили его детей нормальной семьи.
– Кто следующий? – провозгласила судья Чоан. Пришло время заслушать последнего свидетеля из Аннавади.
Синтия Али, лучшая подруга Фатимы, люто ненавидела Хусейнов с тех самых пор, как мусорный бизнес ее мужа пошел ко дну. В ночь, когда Одноногая совершила самосожжение, а Абдул спрятался на складе, именно она пришла на майдан, чтобы призвать всех окрестных жителей пожаловаться на Хусейнов в полицию и обратиться к стражам порядка с требованием арестовать всю их семью.
Во время конфликта соседей Синтии не было рядом, но на следующий день она объявила следователям, что присутствовала на майдане. Затем через жену владельца борделя она передала Зерунизе угрозу: если ей не заплатят двадцать тысяч рупий, она даст такие показания, что всех ее родственников точно упрячут в тюрьму. Хусейны отказались платить и все эти месяцы со страхом ждали ее мести.
Ознакомительная версия.