Самсун — важный пункт восточного Черноморья, хотя его рейд не очень надежен, а порт в устье Ешиль-Ирмака[327] недостаточно глубок. Тем не менее торговля здесь ведется оживленная. Отсюда в Константинополь отправляют арбузы, обильно произрастающие в окрестностях. Старый форт[328], живописно расположившийся на побережье, был бы мало полезен в случае нападения с моря. Исхудавший Бруно все же решил, что водянистые арбузы, которыми угощались господин Керабан и его спутники, не смогут подкрепить его, и отказался есть их. Таким образом, добрый малый, уже потерявший в своей дородности, нашел способ похудеть еще больше. Даже Керабан вынужден был признать это.
— Ничего, — утешительно говорил он ему, — мы приближаемся к Египту, и там Бруно, если пожелает, сможет выгодно запродать себя.
— Это как же? — спросил Бруно.
— Продав себя в качестве мумии.
Ясно, что подобные высказывания не могли понравиться злосчастному слуге и он желал господину Керабану какого-нибудь происшествия, еще более прискорбного, чем вторичная женитьба его хозяина.
— Но вот увидите, — бормотал он, — что с этим турком ничего не случится и все несчастья падут только на нас, христиан.
И действительно, господин Керабан чувствовал себя отлично, а его хорошее настроение не пропадало с тех пор, как он увидел, что все его планы осуществляются в наилучших условиях.
Ни деревня Милич, ни Кизил, пересеченный по понтонному мосту 22 сентября, ни Герзе, куда прибыли на следующий день к полудню, ни Чобанлар не остановили упряжку, не считая небольшого времени, необходимого для отдыха. Господин Керабан не отказался хотя бы на несколько часов посетить расположенную немного в стороне Бафру, где осуществляется широкая торговля тем самым табаком, «тайсы», или пачки, которого, упакованные между длинными деревянными планками, заполняли его магазины в Константинополе. Но для этого пришлось бы сделать крюк в десяток лье, и Керабан счел более разумным не удлинять и без того еще долгий путь.
Вечером 23 сентября маленький караван без помех остановился в Синопе, у границы собственно Анатолии.
Синоп! Еще один важный пункт Понта Эвксинского, расположенный на перешейке, это тот самый город Страбона[329] и Полибия[330]. Рейд его превосходен, и здесь строят корабли из прекрасной древесины с гор Святого Антония, возвышающихся вокруг. Крепость окружена двойным поясом стен, но домов здесь самое большее пять сотен и едва ли пять-шесть тысяч жителей.
Ах, почему ван Миттен не родился на две-три тысячи лет раньше! Как бы он любовался этим знаменитым городом! По легендам, его основали аргонавты. Этот город был не простой милетской колонией — он заслужил право именоваться Карфагеном[331] Понта Эвксинского, и его суда бороздили Черное море во времена римлян. В конце концов Синоп был уступлен Мехмеду II, потому что он очень нравился этому повелителю верующих! Но теперь поздно обращаться к его разрушившемуся великолепию, от которого остались лишь фрагменты карнизов, фронтонов и капителей разных стилей. Следует кстати заметить, что если название Синоп происходит от имени нимфы[332], дочери Асона и Метоны, похищенной Аполлоном[333] и привезенной сюда, то теперь, применительно к компании наших путешественников, объект своей нежности похищала сама нимфа, и называлась она Сарабул! Это невольно напрашивающееся сравнение было отмечено ван Миттеном не без некоторого содрогания.
Приблизительно сто двадцать пять лье отделяют Синоп от Скутари. На то, чтобы преодолеть их, господину Керабану оставалось только семь дней. Он пока не опаздывал, но и не опережал время. Поэтому нельзя было терять ни минуты.
24 сентября с наступлением дня путники покинули Синоп и стали продвигаться вдоль изгибов анатолийского берега.
К десяти часам отряд добрался до Истифана, в полдень — до поселка Абана, вечером, проделав за день пятнадцать лье, путешественники остановились в Инеболу, открытый рейд которого, продуваемый всеми ветрами, мало надежен для торговых судов.
Ахмет предложил отдохнуть только два часа, а остаток ночи провести в пути. Двенадцать выигранных часов вполне стоили некоторой усталости. Господин Керабан принял это предложение, другие тоже не стали возражать, даже Бруно. Впрочем, Янар и Сарабул в свою очередь спешили прибыть на берега Босфора, чтобы далее проследовать в Курдистан. А ван Миттен не менее их торопился… убежать как можно дальше от этого Курдистана, одно название которого внушало ему неприязнь.
Наконец, не возражал против этого плана и проводник, заявивший, что готов ехать когда угодно. Ни ночью, ни днем дороги не представляли для него никаких трудностей. Этот шишечник мог бы бродить по густым лесам с закрытыми глазами!
Итак, в восемь часов вечера путешественники выехали при полной сверкающей луне, поднимавшейся над морским горизонтом почти сразу же после захода солнца. Амазия, Неджеб, господин Керабан, благородная Сарабул, Янар и ван Миттен скоро задремали, растянувшись в своих колясках под размеренную рысь лошадей. Поэтому они так и не увидели мыса Керемпе, вокруг которого вихрем носились морские птицы, наполняя воздух оглушительными криками. Утром проехали без каких-либо происшествий через Тимле, затем добрались до Кидроса, а вечером остановились на ночь в Амасре. После более чем шестидесяти лье, пройденных за тридцать шесть часов, можно было позволить себе короткий отдых.
Возможно, ван Миттен и предпринял бы в порту Амасры археологические изыскания с целью найти некий предмет, историческую ценность которого не стал бы отрицать ни один антиквар, но для этого требовались свобода действия, время и деньги.
В самом деле, всем известно, что за двести девяносто лет до рождества Христова царица Амастрис, жена Лисимаха[334] — одного из полководцев Александра[335], знаменитая основательница города, была помещена в кожаный мешок и брошена своими братьями в воду как раз в этом порту, который ею же и был основан. Какая слава пришла бы к ван Миттену, если бы, руководствуясь путеводителем, он вытащил этот знаменитый мешок! Но, как уже говорилось, для этого нужны были отсутствующие у него время и деньги. Так, никому ничего и не сказав, даже благородной Сарабул, он вынужден был сдержать свои археологические вожделения.
На следующее утро, 26 сентября, путники выехали из этой старой генуэзской колонии, являющейся ныне лишь довольно жалкой деревней, где изготовляют детские игрушки. Через три или четыре лье был пройден городок Бартын, затем в полдень — поселок Филиас. С наступлением вечера проехали через Озину[336], а к полуночи — и городок Эрегли.
