Гарун Тазиев - Запах серы

Гроза разразилась в связи с одним невинным розыгрышем. Мы разбили стоянку на полпути между озером Джульетти и дорогой на Асэб у каменной стены разрушенного форта. Произошло все как раз накануне того дня, когда Франко и Жак обнаружили сказочные россыпи обсидиановых орудий, о которых я рассказал. Целый вечер прошел в спорах о программе на предстоящие дни. Жак и Франко, поддержанные Джорджо, предлагали сосредоточиться на сборе образцов в вулканических массивах: они считали, что сравнение характера лавовых выбросов поможет нам понять структуру региона. Я же предлагал во время этой третьей экспедиции закончить геологическую съемку, а для этого «охватить» Северный Афар.

Каждая из высказанных точек зрения имела свои «за» и «против», но усталость, помноженная на зревшее целые 3 недели раздражение, сделала нас агрессивными. В конечном счете я согласился приступить к детальному сбору образцов в одном из массивов, а затем начать разведывательные полеты на севере. Однако я категорически воспротивился желанию Варе провести целый день на вулкане Даббаху в 80 километрах к западу от лагеря: подобный рейд поглотил бы значительную часть нашего и без того скудного бензозапаса. Прежде надо было съездить за бочками с горючим в Тендахо на хлопковую плантацию, разбитую одной британской фирмой в Центральном Афаре между степной его частью и Авашским оазисом.

— Хорошо, — вскинулся Франко. — Мы сейчас же выезжаем за ними!

Они с Жаком вскочили в «лендровер» и, взревев мотором, умчались в ночь. Джорджо, по-прежнему хмурый, отправился спать. Оставшиеся у догоравшего костра чувствовали себя неловко. Что-то не клеилось во всей этой глупой ситуации — каждый был прав, а все вместе были не правы.

Боб Хоук, пилот вертолета, сменивший трагически погибшего Рене Глэза, был не только отличным мастером своего дела, но и веселым спутником, умевшим шуткой разряжать напряженную атмосферу. Мы уговорились вылететь рано на рассвете — еще до времени обычных разъездов — к залежам обсидиановых орудий. И Бобу пришла в голову мысль устроить розыгрыш: он шепнул Джорджо, что мы все-таки летим на север, против чего Маринелли решительно возражал вчера.

Увы, шутка обернулась драмой. Маринелли пришел в ярость. Объяснение, которое я представил ему час спустя по возвращении в лагерь, предъявив в доказательство кроме слов набитые обсидиановыми орудиями рюкзаки, было отвергнуто. Тон стремительно повышался. Я сам потерял чувство юмора, что при всех условиях нельзя оправдать. И гроза, вместо того чтобы очистить небо, еще более сгустила тучи.

Программа тем временем шла своим чередом. Каждый изыскатель смог воспользоваться вертолетом, причем с большой пользой, но атмосфера оставалась натянутой. В результате неделю спустя, когда мы добрались до порта Асэб на Красном море, срок экспедиции с общего согласия было решено сократить на восемь дней. Мы разбились на несколько групп. Одни должны были возвращаться самолетом, другие сопровождать оборудование морем, третьи ехать на машинах — передавать их новым владельцам. Я оказался среди последних и благодаря этому открыл для себя то, что не смогло дать ни чтение научной и художественной литературы, ни рассказы очевидцев: необыкновенную красоту пейзажей Джибути и его исключительный интерес для геологии.

До чего трудно описывать словами величие природы! В который раз уже я опускаю руки, не в силах передать грандиозность движения лавового расплава или вылетающего из жерла фейерверка; я спотыкаюсь на каждом шагу, тщась представить читателю благородную картину безбрежных саванн, пустынь или степей, приоткрыть ему царственное спокойствие устремленных к небу горных вершин. Слишком соблазнительна привычка легких решений: фотографии, кинофильмы… Эта легкость подкупает своей достоверностью — ведь только глаз способен восстановить если не все, то значительную часть рожденного природой волшебства.

Вот, скажем, озеро Ассаль. Сделанные на его берегах цветные диапозитивы хорошо скадрированы и грамотно проявлены. Но даже они не в силах передать дивного оттенка изумрудно-лазурной поверхности, окаймленной чистой белизной калийной соли. Искрящаяся на солнце кристаллическая соль выстилает уходящую от озера к высокой стене вулканических гор долину, а в западной части озера образует удивительный архипелаг белых островков — плоских, круглых или вытянутых в эллипс. На переднем плане этой водно-соляной феерии видно темное поле застывшей базальтовой лавы, испещренной параллельными трещинами и усеянной кратерами. А наверху — голубой шелк пустынного неба… Нет, все это невозможно перелить в слова.

Столь же трудно рассказать и о том, какой смысл видел во всем этом районе глаз геолога. Вот два ряда параллельно идущих откосов. Мне не нужен компас, потому что благодаря солнцу я ясно вижу их направление — северо-северо-запад… Вот широкий желоб, на дне которого в 160 метрах ниже уровня моря покоится озеро Ассаль; если обернуться, то видишь, что желоб продолжается в системе параллельных разломов, кое-где забитых лавой и уходящих под воду в заливе Таджура. Этот желоб есть продолжение Данакиля. Почему это не бросилось в глаза ни одному геологу? Странно. Ведь тектоническая структура региона, молодость этих разломов и следов вулканизма совершенно очевидны, так же как очевиден параллелизм этого грабена и близкого Красного моря.

Моя ссора с Маринелли забылась, хотя, честно признаюсь, расставание благотворно сказалось на наших дальнейших отношениях. Но сейчас так не хватало его, чтобы обсудить открывшееся взору зрелище. Джорджо побывал здесь месяц назад, когда мы мыкались по рытвинам где-то между Кенией и Эфиопией. Он пытался мне рассказывать об этом регионе сначала

в Аддис-Абебе, а потом на озере Джульетти, но я не «клюнул», поглощенный взаимной обидой, не понял всей важности разговора и сейчас сожалел об этом, как жалеют об отсутствии умного друга и единомышленника.

Да, зимняя кампания 1969 года оказалась богатой не только недоразумениями, но и научными и эстетическими открытиями. Из лагеря на озере Джульетти мы отправились на вулкан Эрта-Але. Кипящая лава, скрытая плотными слоями дыма в глубине жерла и почти невидимая днем, значительно поднялась: раньше она находилась по меньшей мере в 200 метрах ниже края колодца, а сейчас в 100, насколько я мог судить при отсутствии точек отсчета.

Расплав занимал не все пространство жерла, а образовывал круг диаметром метров в двести в северной половине колодца. Остальную часть занимал черный пол явно недавно застывшей лавы. Свежие базальты отличаются от старых своим металлическим отливом и цветом воронова крыла, причем этот оттенок исчезает более или менее быстро (в зависимости от климата) в результате окисления воздухом, дождевой водой и вулканическими испарениями.