Пейзаж здешний суров, но по-своему крайне живописен. Верховое торфяное болото напоминает эдакую лесотундру с торчащими из бескрайней трясины, разрозненными березками и карликовыми соснами. Поверхность болота поблескивает малыми и большими лужицами, бочагами, озерцами: если забраться на четырехметровую обзорную вышку, видно, как эти водяные пятна и кляксы перетекают одна в другую. Последний раз я был здесь осенью, когда березы горели в зелено-буром пейзаже яркими оранжевыми факелами. Ближе к вечеру пополз туман, и вспомнился все тот же Шерлок Холмс. Правда, Гримпенскую трясину, где выла собака Баскервилей, Игорь Масленников снимал не у нас – в соседней Эстонии.
Наводка:
* О Кемерском болоте – в разделе «Пешком» на сайте «Lauki ceļotājs»: www.celotajs.lv
Глава 23. Хижины и дворцы. По следам Курляндского герцогства
Арвидс по прозвищу Крокодил
Почти весь XVIII век граница России проходила примерно на полпути из Риги в Елгаву, тогдашнюю Митаву. То есть Рига была российским городом, а Митава – столицей суверенного государства. Называлось оно Герцогство Курляндия и Семигалия и было для Российской империи точно таким же недальним Западом, как страны Балтии – для Российской Федерации.
Курляндия и Семигалия – это по-нынешнему Курземе и Земгале. Из всех частей современной Латвии ее запад и юг вошли в состав России последними – если Лифляндия с Ригой были захвачены Петром еще в ходе Северной войны, то Митаву-Елгаву, Виндаву-Вентспилс и Либаву-Лиепаю империя получила только по третьему разделу Польши, в 1795‑м. Все три с половиной века своего существования это крохотное государство, зажатое между Речью Посполитой с юга и сначала Швецией, а потом Россией с севера, признавало себя вассалом Варшавы.
Оно кажется историческим курьезом – но именно курляндские герцоги оставили Латвии монаршие дворцы, без которых неполон туристический набор ни одной приличной европейской страны. Более того, благодаря Их Светлостям нынешняя Латвия (которую саму иногда полагают геополитическим курьезом) гордится своим прошлым колониальной державы, хозяйки далеких тропических островов. В Риге есть жилой комплекс и казино под названием «Tobago» – это, как ни смешно, наследие имперского прошлого.
При этом теперешние Курземе и Земгале – средоточие не державного, а, наоборот, провинциального духа: здесь – колоритная национальная глубинка, с каждым годом все более востребованная как раз иностранцами. В Риге и Юрмале россиянину почувствовать себя иностранцем мудрено – но отъезжаешь на несколько десятков километров, и тут уже русским духом не пахнет. Вокруг – не просто Латвия, а Латвия в квадрате, заповедник самобытности с реконструкциями хуторского быта и национальными брендами, дегустируемыми по месту изготовления: в земгальском Тервете нальют пива «Терветес», в курземской Рое накормят ройским деликатесом (копченой скумбрией). И, как по любому настоящему захолустью, перемещаться по нему лучше на арендованном авто.
Однако же выходцев из этого захолустья заносило иногда очень далеко от него. В далекой и глухой – глуше некуда – курляндской Дундаге (Dundaga) вдруг видишь здоровенного каменного крокодила. Оказывается, это памятник местному уроженцу Арвидсу Блументалсу, по общепринятой здешней версии – прототипу Данди по прозвищу Крокодил из одноименного фильма. Он служил в Латышском легионе, сбежал на Запад, завербовался в другой легион, французский Иностранный, оказался в Австралии, стал охотиться на крокодилов – и добыл их, как утверждают, за свою 80‑летнюю жизнь сорок тысяч штук. Так что местные пассионарии забирались и подальше карибского острова Тобаго.
Расцвет Курляндского герцогства пришелся на середину XVII века, на время правления Якоба Кетлера – это при нем Тобаго стал Новой Курляндией (чтобы всего через несколько десятилетий быть проданным англичанам промотавшимся в пух и прах сыном Якоба Фридрихом Казимиром). Правда, от Кетлеров в Курземе и Земгале мало что осталось – главное вложение в здешнее туристическое будущее сделала последняя герцогская династия: Бироны.
Европейский шарм за российские деньги
Еще Николай Карамзин в «Письмах русского путешественника» писал: «Мы въехали в Курляндию – и мысль, что я уже вне отечества, производила в душе моей удивительное действие». Впрочем, еще с петровских времен курляндская независимость была, строго говоря, фикцией. Последний из Кетлеров, Фридрих Вильгельм (внук Якоба) умер через два месяца после своей женитьбы на племяннице Петра I Анне Иоанновне (почти все это время длился свадебный банкет в Петербурге, и легенда гласит, что организм 19‑летнего герцога буквально подтвердил классическое: «Что русскому хорошо, то немцу смерть»).
С той поры в Митаве правила молодая вдова со своим фаворитом Бестужевым-Рюминым. Когда спустя двадцать лет Анну посадили на русский престол, она «пролоббировала» избрание курляндским герцогом своего нового любовника из местных, мелкопоместного остзейского дворянина Эрнста Иоганна Бирона. Драчун и страстный лошадник родом из Кальнцема (нынешний Калнциемс, захолустный поселок, в основном дачный) герцогством управлял все равно в основном из Петербурга.
Построенный Бироном в десяти с небольшим километрах от Бауски Рундальский дворец (Rundāles pils) – одна из главных, парадных достропримечательностей Латвии. Нарядная барочная резиденция с французским регулярным садом и охотничьим парком – из той категории «версалей», загородных монарших «дач», что положены всякой уважающей себя Европе: в Испании туриста везут в Аранхуэс, в Италии – в Казерту, в Германии – в потсдамский Сан-Суси; в Латвии его тоже есть куда свозить. Масштаб, конечно, скромнее (собственно, и Латвия не Испания), но Рундальский дворец как раз тем и хорош – соразмерностью. Парадокс тут не только в том, что латвийская историко-архитектурная гордость – памятник временам, когда латыши вкалывали в поле, а их немецкие господа отделывали золотом залы в своих резиденциях. Ведь даже название Рундале – онемеченный вариант немецкого Ruhental, «Долина спокойствия». Ирония еще и в том, что свидетельство державной стати Латвии и ее европейской чистопородности построено петербуржцем на российские казенные деньги по проекту петербургского придворного зодчего Бартоломео Растрелли.
Однако Рундальский дворец с его восстановленными после многочисленных грабежей и разгромов пышными интерьерами, с фонтанами и вычурными цветниками в прилагающемся парке, со знаменитым розарием, из-за которого каждый июль, в пору цветения, тут делается столпотворение, – доказательство не только всесилия удачливого выскочки, из камер-юнкеров заштатного герцогского двора сделавшегося фактическим хозяином трети Евразии. Он еще и символ недолговечности такого фарта. Через четыре года после начала строительства в Руэнтале, в 1740 году, Бирон, лишившийся покровительства умершей государыни, был арестован и сослан на Урал. Стройка прервалась на двадцать лет, на все время царствования Елизаветы Петровны – лишь Екатерина II вернула соплеменнику-немцу курляндский трон и дала возможность довести до ума дворцовые долгострои.
