«Пусть Конго и вся Африка, — писал неведомый мечтатель, — станут чудесным райским садом, где красивые цветы, прекрасные фрукты и миллионы и миллионы свободных и домашних птиц и зверей явятся наконец великой радостью земли и сверкающей феерией человечества. Пусть дети вступают в мир в Африке и по всему земному шару, купаясь в благоуханном аромате цветов, и пусть их встречают радостные и прекрасные песнопения. Пусть живые существа живут в празднике и наслаждаются благородными, моральными и здоровыми радостями. Пусть, наконец, умирающие уходят без горечи, сожаления и страха в невидимый мир мертвых, пусть до последней минуты они будут глубоко влюблены в человека, в жизнь и в нашу столь прекрасную землю».
Эти мечты сами подобны сказочным цветам. Если они распустились в страшных трущобах африканских городов, значит, и там люди не склонили головы, а с надеждой смотрели в будущее и видели его замечательным.
В Африке с людским горем сталкиваешься за каждым новым поворотом дороги.
Оглядываясь назад, я вижу цепочки слепых на пыльных проселках Мали, деревни прокаженных в Северной Гане, беспросветную нищету лагосских трущоб.
А одновременно… Мне приходилось быть свидетелем военных мятежей, когда солдаты пытались автоматом и гранатой изменить свою судьбу. Профсоюзные руководители рассказывали о многонедельных забастовках; в их напряженности отражалась решимость рабочих добиться лучшего будущего. Среди конголезских повстанцев я слышал песни, сочиненные с надеждой на скорое торжество идей человеческого братства.
Казалось бы, застыли в неподвижности глинобитные, серые и красные деревни. Да и в городах многое выглядело как бесконечное повторение уже случившегося, уже происходившего.
И вдруг, словно вулканические взрывы, возникали колоссальной силы массовые народные движения. Они разрывали представлявшуюся крепкой, незыблемой кору повседневности, и через образующиеся щели вытекали на поверхность глубинные потоки жизни. Тогда обнаруживалось, что идет громадная работа народной мысли, что в обществе складывается новое мировоззрение, что ищутся новые пути в будущее.
Перед мыслителями, пытавшимися оформить в стройные теории эту напряженную работу народного сознания, вставала трудная задача.
Иные из них пробовали изменить само течение реки, которая их несла. Они с волнением обращались к прошлому, торопясь создавать новые легенды вместо забытых преданий. Общественные отношения давних лет ими идеализировались — под знаком расовой исключительности. Эти люди не верили в будущее, так как уже сегодня рушились дорогие их сердцу племенные порядки, разрывались священные племенные узы, умирали древние боги.
Их голос можно было услышать на деревенском рынке или в городской мечети, на совете старейшин или на собрании партийной организации. Сила этих людей состояла в том, что они шли рядом с народом, разделяли его радости и горе, и потому высказанные ими мысли часто находили отклик. К тому же им нельзя было отказать в уме и красноречии.
Отчасти этих идеализаторов прошлого питала ненависть к новым порядкам.
В аристократическом обществе ашанти вождь свысока смотрел на разбогатевшего выскочку из деревенских лавочников. Учитель Корана зачастую с раздражением встречал приехавшего во вновь открытую деревенскую школу молодого преподавателя с европейским образованием. Пожилая женщина с гневом думала о девушке, отказывавшейся выйти замуж по родительской воле.
Мне приходят на память несколько дней, проведенных в Томбукту. Этот сказочный город оказался угасающим, постепенно отступающим перед песками Сахары торговым центром. Караванные пути из Марокко в Нигерию через Томбукту утратили свое значение, и старые купеческие дома города теперь жили воспоминаниями о былом богатстве. На пыльном рынке не было слышно возбужденных голосов, в лавках было мало товаров.
Учитель местной школы, алжирец, рассказывал, как болезненно сказался на городской жизни медленный упадок торговли.
— Тем не менее, — говорил он, — среди местных консервативных, тяготеющих к прошлому богатых семей требование независимости получило отклик. Городские купцы были убеждены, что конкуренция со стороны иностранцев уменьшится. В их глазах независимость была равнозначна изоляции.
Впрочем, среди консерваторов встречались умы и с более широким кругозором.
Что определяло их взгляды? Как правило, эти люди учились в университетах Западной Европы или США. Некоторые из них, пожалуй большинство, хлебнули там горя, мыкаясь по трущобам и выполняя любую черную работу. Образование, которого они в конце концов добивались, доставалось им дорогой ценой. В мире капитализма им были известны отнюдь не одни парадные витрины роскошных магазинов.
Хорошо знали они и то, как уродуются здесь человеческие судьбы. Нищета на одном полюсе общества, богатство на другом — это было так далеко от — пусть призрачного — эгалитаризма традиционного африканского общества! Но была ли возможность избежать ловушки капиталистического развития? И вот начинались поиски выхода. Куда они приводили? Симпатии толкали их в другую ловушку — иллюзий «африканского» пути. Деревенская община идеализировалась, появлялись утверждения, что на ее основе можно построить новое, справедливое общество.
Сожаления о прошлом, таким образом, переплетались с мечтами о свободном от пороков капитализма будущем. Из легенд о великих африканских империях средневековья рождалась уверенность, что и молодые республики легко справятся со своими трудностями. Но эти надежды не оправдывались, и наступало горькое пробуждение.
Мне еще удалось застать на государственных постах этих консерваторов-идеалистов. Позднее их обычно отстраняли организаторы военных переворотов, но в свой час они проводили политику, которая дорого обошлась простому народу.
Они мучительно затягивали процесс вытеснения иностранного капитала из местной экономики, жестоко подавляли рабочие выступления, на низком, разорительном для крестьян уровне поддерживали цены на сельскохозяйственные товары.
Но были и есть в Тропической Африке люди другого склада ума, другого характера.
В конце 1971 года я впервые встретил Амилкара Кабрала. В конакрийском Дворце народа один из гвинейских друзей подвел меня к одетому в темный европейский костюм мужчине. Это был признанный руководитель народа Гвинеи-Бисау.
Среднего роста, с первой сединой в коротко подстриженных волосах Амилкар Кабрал выглядел намного моложе своих пятидесяти лет. Я знал, что жизнь этого агронома по образованию, политического борца по призванию неразрывно связана с национально-освободительным движением на его родине. Он был одним из основных организаторов ведущей политической силы Гвинеи-Бисау — Африканской партии независимости Гвинеи и островов Зеленого Мыса. Под его личным руководством разрабатывались тактика и стратегия войны, которую народ страны вел против португальских колонизаторов. Эта война шла успешно для патриотов, они освободили значительную часть территории страны.
