Среднего роста, с первой сединой в коротко подстриженных волосах Амилкар Кабрал выглядел намного моложе своих пятидесяти лет. Я знал, что жизнь этого агронома по образованию, политического борца по призванию неразрывно связана с национально-освободительным движением на его родине. Он был одним из основных организаторов ведущей политической силы Гвинеи-Бисау — Африканской партии независимости Гвинеи и островов Зеленого Мыса. Под его личным руководством разрабатывались тактика и стратегия войны, которую народ страны вел против португальских колонизаторов. Эта война шла успешно для патриотов, они освободили значительную часть территории страны.
Мне давно хотелось познакомиться с Амилкаром Кабралом. Я читал немало его выступлений, слышал о нем немало рассказов. Было очевидно, что это блестящий, самобытный человек. Особенно интересным представлялся его анализ социальных отношений и их переплетения с племенными традициями и порядками. С этого вопроса, помню, и началась наша беседа во Дворце народа.
Амилкар Кабрал долго рассказывал мне об обстановке на его родине. С благодарностью вспомнив о помощи Советского Союза и других социалистических стран, он сказал, что эта поддержка явилась одной из главных причин достигнутых патриотами успехов. В Гвинее-Бисау, в освобожденных районах, народ получил возможность начать создание собственного государства: строились школы и медицинские учреждения, была налажена торговля, образованы народные суды. Что касается народной армии, то она постепенно наращивала силы.
— Как удалось вам объединить все разноязыкие народы страны в едином патриотическом фронте? — спросил я.
— Это было непросто, — ответил мой собеседник, — Легче было с этническими группами, в которых не существовало вождей и племенной иерархии. Там угнетение португальцами и воспринималось с особенной остротой, и не было социальных сил, которые могли бы прийти на помощь колонизатору.
Амилкар Кабрал долго рассказывал о том, как племенная верхушка этнических групп со складывающимися классовыми противоречиями привлекалась колониальными властями на свою сторону. С этой целью был разработан, говорил он, сложный механизм подкупа и растления.
— Авторитет этих людей в народе был велик, — заметил Кабрал. — Пока он не был разрушен, нам не удавалось привлечь находящихся под их влиянием этнические группы на нашу сторону.
— Когда же наступил перелом?
— И наша разъяснительная работа и сама логика освободительной борьбы, — ответил он, — привели в конце концов к изоляции реакционной племенной верхушки. К тому же репрессии колонизаторов ширились, затягивая всё более глубокие слои народа. Крепли в то же время и силы национально-освободительного движения. В народе постепенно зрело убеждение, что победа возможна.
Мы разговаривали около двух часов. За окнами дворца было видно уходящее за океан багровое солнце.
— Нам пора подумать о будущем Гвинеи-Бисау, — заметил, прощаясь, Амилкар Кабрал. — Освобождение — дело ближайших лет. Но что дальше? Мы хотели бы построить социалистическое, свободное и демократическое общество. В стране, разоренной войной, с немногочисленными кадрами, практически лишенной пролетариата, это будет, конечно, непросто.
Устремленность в будущее, помню, поразила меня в Кабрале. Эта черта встречалась мне и у других политических деятелей, придерживавшихся тех же убеждений и взглядов. Как ничто другое, эта особенность мышления обнаруживала истинного патриота и революционера.
Гибель Амилкара Кабрала потрясла весь континент. Он был убит предательски, видимо давно завербованными агентами. Это случилось в Конакри 20 января 1973 года, поздним вечером. Потеря была невозместимой для его родины, для его народа.
Но если Амилкар Кабрал и выделялся силой ума, последовательностью взглядов, твердостью характера, он не был одинокой фигурой. И на его родине и в других районах Африки одновременно с ним боролись люди близких ему взглядов. Они оказались в авангарде африканской истории, поднятые до своей роли колоссальной освободительной волной 50-х — начала 60-х годов, которой были также сформированы и их характер и их убеждения. Это была плеяда страстных противников капиталистических порядков.
Пытаясь ответить на центральный вопрос дня — какими путями идти дальше, африканское общественное сознание вновь возвращалось к старым вопросам: как и когда сложились африканское общество и его цивилизация, чем наполнен его сегодняшний день и что ждет его впереди? Раньше народная мысль искала ответа в прошлом, в древних легендах, но теперь она обращалась за ответом к окружающей действительности.
Кваме Нкрума, скончавшийся в изгнании президент Ганы, был одной из наиболее ярких фигур среди революционно-демократических политических деятелей, писателей, ученых, журналистов континента. В свою бытность в Аккре я видел его и в официальном черном «ролс-ройсе», стремительно несущемся по улицам столицы, и в тесном окружении гостей на приеме, который он устроил в честь годовщины независимости. Мне вспоминается, как Кваме Нкрума в «смоке», этой бедняцкой одежде северных племен, выступал на митинге, и его торжественное появление, в сопровождении глашатаев и музыкантов, на открытии парламента. Могло показаться, что в этом человеке сосуществовали две совершенно различные натуры: философа, погруженного в размышления, и любящего пышность властителя, пылкого журналиста и холодного, расчетливого дипломата, дружелюбного, любящего общество интеллигента и мрачного мизантропа, с подозрением поглядывающего даже на самых близких ему людей из-за нескольких цепей охраны.
Как историк, Кваме Нкрума был глубоко убежден в культурном единстве, в единстве происхождения народов Тропической Африки и отчасти поэтому добивался в своей внешней политике объединения раздробленного империализмом Африканского континента. Как социолог, он видел значительность пережитков архаичных общественных отношений, слабость классового расслоения и надеялся, что это облегчит его родине поиски новых путей развития. Кваме Нкрума — философ с пристальным вниманием изучал работы К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина. Они питали его убеждение, что Африка может миновать капиталистическую стадию развития.
Друзья президента, идейные соратники часто критиковали его за нерешительность, за непоследовательность, но и в этих чертах характера и поведения нельзя не видеть влияния горького опыта. При чтении оставленных Кваме Нкрумой книг видно, что он отчетливо сознавал сложность открывавшихся перед ним альтернатив. Он знал и всю необратимость раз сделанного шага.
