Дальше, на самих Сходнях, виднелись чуть выдающиеся над снегом скалы. Может быть, найдем место для лагеря там? Всего 70–80 метров отделяло нас от гряды; мы пошли туда. Крутизна превышала 40 градусов; внезапно я ощутил, как замедляются мои движения и учащается дыхание. Кончился кислород. Манометр уже несколько минут стоял на нуле… А тут Дава оглянулся через плечо и сказал, что теперь моя очередь идти первым. Я знал, что и у него кончился кислород.
Всю дорогу по Сходням он прокладывал тропу быстрее, чем это смог бы сделать кто-либо другой в нашем отряде. Я вышел вперед. Снег был твердый и гладкий, без муки, уклон приближался к 50 градусам, позволяя упереться рукой. Я двигался очень медленно — вырубал ступеньку, затем делал до двадцати тяжелых вдохов, прежде чем рубить следующую или сделать шаг. Полчаса спустя всего несколько метров отделяло нас от скал. Каждая ступенька казалась мне последней в моей жизни, но тут же надо было сосредоточить всю волю и все усилия на следующей и на следующей за ней… И вот уже я упираюсь рукой в первую скалу. Минута… вторая… третья… Я стою, наклонив голову и прислонившись к камню. Наконец заставил себя вскарабкаться на узкую полку, где можно было кое-как сидеть, выбирая веревку.
Один за другим и остальные добрались до скалы. Но площадки для лагеря не было ни на скалах, ни на снегу. Я сбросил пустой баллон, и он покатился по Сходням без задержек до самой террасы. Выше — тоже ничего утешительного, между тем шел уже третий час. К тому же без кислорода вряд ли кто-нибудь из нас смог бы сделать еще хоть один шаг вверх. Оставалось только разбивать лагерь здесь, на высоте 8200 метров с небольшим.
Мы стали мучительно медленно копать снег рядом со скалой, шерпы поочередно работали ледорубом. Несколько взмахов, и человек опускается на снег совершенно обессиленный. Я собрал кислородные аппараты, отключив пустые баллоны, и аккуратно разложил наши грузы на узких полках. Чтобы поднять маленький кислородный баллон весом меньше четырех килограммов, требовалось невероятное напряжение воли.
Вдруг Бенд обнаружил, что баллон Таши еще наполнен кислородом на одну треть. Должно быть, он забыл включить кислород после одного из наших коротких привалов и прошел часть пути с перекрытым краном, никому не сказав об этом.
Бенд взял аппарат Таши и энергично принялся за работу. Все отчетливее вырисовывалась полка; два часа спустя можно было ставить палатку. Ширина полки, отрытой до скалы, не превышала 140 сантиметров, палатка была на 15 сантиметров шире, и край ее свисал. Растяжки закрепили на вбитых в снег ледорубах. Тесно и неудобно, но что поделаешь!
Четыре часа — Мэзеру, мне и шерпам пора уходить вниз. Мы поднимались с двумя веревками, но одна из них оставалась теперь у Бенда и Брауна, и пришлось для спуска связаться вшестером. Мэзер и я стали по концам, четверо шерпов распределились между нами. На это ушло пятнадцать минут. У каждого висел на спине пустой станок из-под кислородного баллона. Распределили ледорубы, и Мэзер зашагал вперед. Один за другим остальные следовали за ним, пожав на прощанье руки Бенду и Брауну и пожелав им успеха.
Первые шаги под уклон показались легкими, однако скоро мы убедились, что при такой усталости даже спуск становится трудным. Уже через 100 метров мы остановились передохнуть, еще через пятьдесят — снова. Расстояние между остановками становилось все короче, и ниже на склоне, где начинался рыхлый снег, мы радовались, если удавалось сделать подряд пятьдесят шагов без передышки. Ведущие замедляли шаг и валились на снег, или же веревка натягивалась, сдерживая их, и сзади раздавались призывы:
— Отдых! Отдых!
Передышки оказывались довольно длительными. Мы сидели или лежали, воткнув ледоруб в снег, и ждали, расслабив все мышцы, когда вернутся силы. Минута проходила за минутой, а сил все не прибавлялось; наконец сознание того, что нельзя же оставаться здесь навсегда, заставляло нас предпринимать новое усилие. Один за другим мы медленно поднимались на ноги…
К тому времени, когда мы достигли крутого склона в нижней части Сходней, то один, то другой из нас валился на снег через каждые несколько метров. Мы качались на ходу. Там, где склон позволял делать передышку, шерпы вытягивались на снегу во весь рост. Уже никто не думал, что будет, если поскользнешься. Усталость притупляет чувство опасности, и мы совершенно равнодушно спустились по ледовому склону над лагерем V, хотя утром он показался нам достаточно крутым. Все мысли были сосредоточены на том, чтобы найти силы устоять на ногах и шагать…
В этот день Харди и Стритер вместе с Уркиеном и Айла Тенцингом поднялись из лагеря IV. Когда мы достигли подножия склона, они увидели нас и поспешили навстречу. Стритер подвел Мэзера к коробке и помог сесть; Харди подхватил шедшего следом шерпа. Наши носильщики ступили в лагерь странной походкой, широко расставляя негнущиеся ноги, точно заводные куклы. В следующий момент они уже лежали неподвижно на спине, все до единого, даже Дава. Я сел, скорее упал. Харди надел мне кислородную маску. Несколько вдохов сделали чудеса, и вскоре мы уже описывали нашу вылазку и место, где разбили лагерь. Уркиен и Айла Тенцинг поили нас чаем. Постепенно мы ожили.
По плану Мэзер должен был в этот же день увести Анг Норбу, Анг Даву и Таши вниз — в лагерь IV. Но это теперь отпадало. К счастью, в лагере V оказалось достаточно места для всех. Мы с Мэзером заняли нашу старую палатку, Харди и Стритер вселились на место Бенда и Брауна. Долго Нил Мэзер и я лежали без движения. Солнце давно зашло, снаружи стоял мороз. Силы, покинувшие нас в течение тяжелого дня, все еще не вернулись… Вдруг я толкнул Нила под ребра и крикнул:
— Нил, они там!
Несколько минут продолжалось буйное ликование.
Глава двенадцатая
Предвершинный гребень
25 мая
Проводив нас, Джордж Бенд и Джо Браун стали готовиться к ночевке. Шел пятый час, и тень, отбрасываемая скалами западной Канченджанги, подползла к лагерю, тесня солнечные лучи, которые грели все слабее. Восходители забрались в палатку. Джордж включил большой баллон; он был не совсем полон, однако содержал достаточно кислорода для двоих на девять часов. Джо разжег примус и принялся растапливать снег. Они решили постараться съесть как можно больше, особенно же попить, потому что усиленное дыхание в сухом воздухе влечет за собой быструю утрату влаги организмом. Развели кристаллики лимонада, выпили еще и сладкий чай. Ужин состоял из овощного супа, сваренного из концентратов, консервированного телячьего языка и картофельного пюре. Все это запили горячим шоколадом — маленькими глоточками, чтобы пища не пошла обратно.
Оба ели с удовольствием, что очень редко наблюдается на такой высоте. Солнце ушло за Джанну, пронизывая облака золотыми лучами. Джо сидел у выхода палатки, любуясь закатом и снимая кадр за кадром, по мере того как менялось освещение.
— Это было потрясающее зрелище! — говорил он после.
Джордж перезаряжал в палатке свой фотоаппарат, чтобы иметь целую ленту на следующий день. Пальцы слушались плохо; он их слегка обморозил, и самые кончики распухли. Утром в лагере V он работал в одних только шелковых перчатках, и, когда спохватился, было уже поздно.
В восемь вечера пришла пора укладываться. Возник вопрос, кому ложиться с края, где палатка свисала с полки. Вытянули жребий, Джордж проиграл. Они чувствовали себя настолько ненадежно, что обвязались веревкой, которую Джордж закрепил за камень снаружи. Прежде чем лезть назад в палатку, он еще раз оглянулся. Облака стелились в два слоя — внизу светлые кучевые, вверху мрачные грозовые. Над равнинами сверкали молнии, но на горе царила полная тишина.
Лежа рядом, восходители слышали, как снежные комья скатываются по склону и бомбардируют палатку. Иногда порыв ветра встряхивал парусину. Джорджу казалось сквозь дремоту, что идет снег, но, к счастью, ночь выдалась спокойная, и в палатке было сравнительно тепло. Стремясь облегчить вес, они не брали вкладышей к своим спальным мешкам, зато спали во всей одежде, даже ботинок не сняли. На этом этапе Джордж, боясь, как бы ботинки не затвердели от мороза, не снимал их три дня и три ночи подряд.
