- Твоему брату заказали убить Деклера? – спросил я.
- Да, Деклера. Тебя, - подтвердила Элизабет.
Как ни старался я спокойно лежать, но все же натер веревками запястья и щиколотки. А если заниматься любовью в таком положении?! В кровь все разотрешь! У меня появилось острое желание как можно быстрее избавиться от этих пут.
- Отлично! Так вот, я – не Деклер, - сказал я и добавил, как можно, более мягким голосом. - Развяжи меня, пожалуйста.
Сцена 78
- Как не Деклер? – опешила Элизабет. – Все зовут тебя Деклером. В списках, купивших билеты на «Пасифик», только один Деклер и другого нет.
- Ну и что? – я, как смог, пожал плечами. – Тебя тоже все зовут миссис Донахью. Списков пассажиров я не видел, но думаю, что там только одна миссис Донахью. Но ты же не миссис Донахью?
На Элизабет было больно смотреть. Бледность стала еще сильнее, на лбу выступила испарина. Она нервно переложила стилет из одной руки в другую. Зря я поднял эту тему. Какая разница, кто она? Мне сейчас важно спасти свою тушку, а потом уже выяснять, кто есть кто.
- Если вам заказали Деклера, то, убив меня, ты и брат сделаете ошибку, поступите непрофессионально. Вы же не убиваете всех подряд?
- Нет, но если ты не Деклер, то кто ты?
- Я его друг. Мы вместе воевали в одном отряде. Многие находили, что мы похожи. Не близнецы, но похожи. Месяц назад я получил от него письмо. Он приглашал приехать меня в Сан-Франциско. У него было какое-то дело для нас обоих. В баре, где мы договорились встретиться, меня ударили бутылкой по голове, а потом все стали называть меня Деклером. Сам Деклер так и не появился.
Я видел, что Элизабет начала колебаться. Ее уверенность, что ей надо меня убить, падала с каждой минутой, и это очень хорошо подхлестывало мое красноречие и фантазию.
- А как ты попал на корабль?
- Мне поручили одно дело.
- Как Деклеру?
- Да, как Деклеру.
- И ты согласился?
- Конечно, мне нужны были деньги.
- И ты взял себе имя друга без его разрешения?
- Именно. Мы ведь друзья. Кроме того, как ни крути, но он у меня в долгу. Били по голове точно не меня, а Деклера. Взяв его имя, я отвожу опасность от него.
«Боже, что я несу. Пожалуй, мне можно начать писать романы», - подумал я.
- И кто же ты? Как тебя зовут?
- Меня зовут Андрей Порошин. Я русский. А как твое имя? Вера?
Я угадал. Элизабет, а вернее Вера села на стул и, все еще сжимая в одной руке стилет, закрыла лицо руками. Я подумал, что сейчас она заплачет. Не от горя, от напряжения. Но я не угадал. Девушка не хотела отступать от своей цели.
- Я тебе не верю. Какой ты русский? Ты настоящий англичанин!
- Ну, вот это я как раз могу доказать!
- Опять будешь рассказывать про полосы на спине?
- Нет, - ответил я по-русски. – И заранее извиняюсь.
И я начал. Начал ругаться матом. Наверное, так я не ругался с того времени, когда был подростком. Я вспомнил все. Ругательства из книг, которые прочел. Вспомнил, как ругались мои друзья и не очень друзья. Представлял себя ругающимся уголовником; робким интеллигентом; безусым подростком; бойцом, идущим в бой; пьяной деревенской бабой. Под конец, уже выдыхаясь, вспомнил ругательства из американских боевиков, но они выглядели как-то блекло по сравнению с исконно русским матом. Поэтому я закончил свое «оправдательное» выступление ругательством, которым пользовался товарищ с моего двора. Оно было какое-то нескладное и, возможно, поэтому мне запомнилось.
- Сука бл…ский род.
Именно так без запятых, без особого смысла. Одна сплошная экспрессия.
Вера остолбенело слушала весь этот мой фольклор с широко открытыми глазами. Он краснела, потом бледнела и снова краснела.
Наконец я выдохся и замолчал.
- Как ты мог?! – ошеломленно выдавила она из себя. – Как ты только все это мог произнести?!
- Очень жить хочется, - сказал я. – Кроме того, я не хочу, чтобы вы с братом сделали ошибку.
Мы помолчали.
- Развяжи меня, пожалуйста, - снова попросил я.
Если ты чего хочешь, надо попросить. Не зря же говорят: «Стучи и тебе откроют, проси и тебе дадут».
До Веры я достучался. Она разрезала веревки, при этом слегка поранив мне левую руку. Но этого не заметил ни я, ни она. Я даже помог ей надеть платье и собрать этюдник. Прежде чем уйти, она повернулась ко мне, какие-то слова хотели было сорваться с ее губ, но так и не сорвались. Когда дверь за Верой захлопнулась, я, все еще голый, сел на кровать, и меня начала колотить мелкая дрожь. Так и не уняв дрожь, я поднялся и покрутил ручку электрического звонка.