Кириньяга. Килиманджаро - Майк Резник

– Джошуа и другие юристы знают только применение законов. Зачем им предлагать что-то, из-за чего пришлось бы переучиваться? Нет, друг мой, кроме тебя, некому.

– Это был я, – признал я. – Но они меня сами попросили.

– Дэвид, я же тебя не упрекаю, – сказал он. – Все общества движутся в этом направлении, какие-то быстрее, какие-то медленнее, некоторые с большей сложностью, некоторые с меньшей. – Он улыбнулся. – Некоторые – с неописуемой жестокостью, иные же – вообще без насилия.

– Все общества? – усомнился я.

Он кивнул.

– Большинство успевает набить кучу шишек, которые сначала не заметят, но всеобщее право голоса и всеобщее равенство по возможности, если не по занимаемой позиции, – потенциальная цель каждого общества.

– И как продвигается дело, по твоим наблюдениям? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Еще рано судить. Есть полсотни способов временно нарушить это движение, но ключевое слово здесь – временно. Обыкновенно такая высокая скорость изменений сопровождается насилием, поскольку укоренившиеся у власти не готовы смириться с неизбежным. Однако Килиманджаро основана на масайском обществе Земли, где большая часть этих проблем уже была решена, так что надежда у меня есть.

– Тогда и у меня тоже есть надежда, – сказал я.

– У тебя? – рассмеялся он. – Ты же историк. Тебе нечему удивляться.

– Я работаю с результатами, но не с процессами, которые их порождают, – сказал я.

– Узнаю старого Дэвида, – заметил он. – Всегда рациональный ответ наготове.

– Спасибо. Я подумаю.

– Да-да, это комплимент, – сказал он. – Своего рода. Скажи, а они уже определились, каким титулом называть правителя?

– Насколько я знаю – просто Лидером, – сказал я.

– Не лайбоном? – удивился он. – Вождей масаев всегда называли лайбонами.

– Слишком созвучно лайбони, – покачал я головой. – Не стоит давать иномирцам повод для кривотолков, что нами якобы правит шаман.

– Лидер – вполне достойное наименование для этой должности, – ответил он. – За теми, кто стремится к пышным титулам, нужен глаз да глаз. – Он помолчал, наблюдая за марширующей мимо демонстрацией скотоводов, несших транспаранты с требованиями искоренить природные парки.

– Кто-нибудь уже выдвинул свою кандидатуру?

– Не слышал, – ответил я. – Но Ашина вроде бы собиралась.

– Я бы спросил, есть ли у нее опыт, – сказал Блюмлейн, – но вопрос прозвучит глупо. Ни у кого нет опыта. Я предложил Джошуа бросить перчатку на ринг.

– И что он ответил? – осведомился я.

Блюмлейн ухмыльнулся.

– Ответил, что, заикнись я об этом еще раз, вышвырнет меня обратно на Землю.

Я фыркнул.

– Надо полагать, юристам платят лучше, чем правителям.

– Это только до тех пор, – уточнил Блюмлейн, – пока в городе не меньше двух юристов.

Мы поболтали еще несколько минут, потом я встал и пошел к себе в офис. Пикеты и политическая активность продолжались еще две недели, в конституцию были внесены некоторые минимальные изменения, и наконец совет решил, что пора голосовать. Конституцию приняли с большим перевесом. Настало время выборов в совет. Большинство старейшин переизбрались без всякого труда, поскольку у них имелся неоспоримый козырь – опыт работы. Однако ясно было, что на сей раз им придется больше отвечать перед своими избирателями или после следующих выборов им придется искать работу. Осталось только выбрать Лидера. Как я и ожидал, первой выдвинула свою кандидатуру Ашина. Когда вести о происходящем достигли Кении, Роберт оле Меели вернулся на Килиманджаро и тоже выставил свою кандидатуру. Айзек оле Олкеджуадо последовал их примеру, и в итоге набралось целых четырнадцать кандидатов. Если Айзек думал, что на улицах раньше, когда люди устраивали пикеты за и против конституции, были толпы и гвалт, то теперь, должно быть, он решительно обезумел от уровня шума и людской активности. У всех кандидатов имелись группы поддержки, на улицы высыпали не только люди, но и скот, поскольку претенденты-скотоводы, не желая оставлять стада без присмотра, пригнали их в города и таким образом увеличили численность сторонников того или другого кандидата. Блюмлейн ежедневно появлялся на улицах и весь сиял от счастья. Люди перестали удивляться его белому лицу и теперь воспринимали социолога как обычный элемент городского пейзажа.

– Уильям, скажи мне правду, – сказал я однажды днем, наблюдая за очередным стадом, двигающимся по середине одной из центральных магистралей; имя кандидата было начертано на боках животных белой краской. – Ты же не представлял себе все это, когда приехал?

– Нет, – признал он. – Но разве это не чудесно? Масаям больше века не было дела до правителей Кении, им лишь бы стада пасти да маньяты строить. Они интересовались политикой не сильнее, чем катанием на лыжах. Но посмотри на этих пастухов!

– Интересно, они хоть понимают программу? – подумал я вслух.

– Они знают, кто пообещал поднять цены на скот, – ответил Блюмлейн. – Они знают, кто пообещал избавиться от природных парков. Они знают, кто обещал сделать медицинское обслуживание их детей бесплатным. Они не знают ничего об остальных пятидесяти семи пунктах его программы, но им нет до этого дела. Они интересуются только тем, что для них важно.

Он был прав. Все интересовались главным образом тем, что для них важно. Горожане и скотоводы, торговцы и студенты, богачи и бедняки, члены каждого из пяти кланов. И они знали, чья предвыборная программа содержит наиболее важные для них пункты. И это завело нас в тупик. Конечно, на Килиманджаро не было службы соцопросов, но я был уверен, что никому из четырнадцати кандидатов не удастся набрать больше пятнадцати процентов голосов. В конституции такой вариант не предусматривался: там прописали только, что победитель выборов определяется простым числом голосов, а не относительным, поэтому было вполне вероятно, что 85 процентов избирателей выскажутся против Лидера своей планеты. За два дня до выборов каждому кандидату предоставлялась возможность обратиться с речью к одной и той же аудитории, на окраине самого крупного из городов. Каждый кандидат прибыл на место и обратился к толпе с обещаниями, каждый получил яростную поддержку немногочисленной группы своих сторонников и вежливые аплодисменты остальных. Я смотрел на собравшихся кандидатов. Каждый из них – безусловно, неплох, ни у кого не было возможности оказаться коррупционером, все как один верят в Килиманджаро, иначе бы они здесь не оказались. Но все они словно бы выцветали, становились блеклыми, у них не было харизмы. Нам требовался кто-то похожий на Батиана или Нельона, великих масаи прошлого, в честь которых названы два великих пика на Кириньяге, горе, ныне именуемой Кения. А нам предлагался выбор из четырнадцати добропорядочных людей, не готовых управлять даже этой небольшой планетой. Наконец я решил, что медлить больше нельзя, и поднялся на платформу, с которой выступали кандидаты.

– Ты выдвигаешь свою кандидатуру, Дэвид оле Сайтоти? – поинтересовался Мартин оле Сиронка.

– Нет, – сказал я. – Моей квалификации недостаточно, чтобы стать Лидером Килиманджаро.

– Тогда зачем ты тут стоишь?

– Потому что среди нас есть человек, прекрасно подходящий для роли лидера, – сказал я. – Он – самый образованный человек на Килиманджаро. Он не принадлежит ни