Водород с ревом вырывался из баллонов, где он был сжат до трехсот атмосфер, и устремлялся по тридцатиметровому трубопроводу в оболочку. Здесь я, солдаты и другие лица, мобилизованные нами тут же на месте, следили за тем, чтобы шар рос равномерно. Когда идет наполнение и подготовка к старту, лишних рук не бывает. Любопытство приводит на стартовую площадку людей всегда кстати, потому что для каждого тотчас находится неотложное дело: держать какую-нибудь веревку или что-нибудь тянуть.
Как и всякая простая на первый взгляд задача, например оклейка комнаты обоями или скрепление кирпичей раствором, наполнение шара требует предельной тщательности, иначе вся работа может пойти насмарку. Стоит допустить ошибку, и от нее уже не избавишься, она останется, а то и вызовет своего рода цепную реакцию. Если шар с самого начала не симметричен, его не исправишь. Сеть должна лежать так, чтобы нагрузка равномерно распределялась по всей окружности. Оболочка должна натягиваться пропорционально. Словом, как и в кирпичной кладке, ничего сверхсложного тут нет, однако нужно быть чрезвычайно внимательным.
К половине двенадцатого оболочка была наполнена на три четверти. По-прежнему дул северный ветер; что ж, и то хорошо, ведь он мог сместиться к западу. Полиция успешно сдерживала натиск толпы, окружившей замечательную травяную спортплощадку школы имени короля Георга VI. По расчетам Сулеймана, собралось не менее четырех тысяч человек. Кто-то даже сказал, что еще ни одно событие на Занзибаре — если не считать крупные религиозные и политические собрания — не привлекало столько народу. А люди все прибывали. Дождь почти прекратился, сразу стало легче управляться с веревками.
Дождливая погода вообще наводит тоску, но я-то приветствовал прояснение совсем по другой причине. В учебниках есть раздел об усадке и растяжении сети. С присущим ему лаконизмом Гриффит Брюэр пишет: «При наполнении оболочки в дождь сеть, естественно, садится. Потом, высыхая, она приобретает первоначальный размер, растягивается и скользит короткими рывками вниз по оболочке. Когда впервые испытываешь эти рывки, кажется, что гондола падает, и переживаешь естественное чувство тревоги, поэтому лучше быть готовым к этому неприятному явлению». Я полностью соглашался с Брюэром, только сомневался, способен ли я «быть готовым» в той мере, в какой это нужно. Предстоящий вылет сулил нам достаточно переживаний, не хватало еще, чтобы гондола дергала нам нервы легкими рывками вниз.
В половине первого я крикнул Кену, чтобы он перекрыл газ; шар получил всю положенную порцию. Его объем составлял теперь около 750 кубометров. Он казался очень большим и — во всяком случае мне — красивым. Оранжевый цвет преобладал, но от аппендикса лепестками расходилось двенадцать серебристых полос, которые вливались в широкую ленту, опоясывающую шар чуть ниже середины. Узор был продиктован количеством оранжевой и серебристой ткани, которое мастер смог раздобыть; так или иначе, получилось здорово.
Подошел директор школы, спросил, когда мы вылетаем. Я ответил, что осталось совсем немного ждать, но тут появился Ален и сообщил, что владелец моторной лодки (не Эрик Стивенс, а другой) подвел нас, испугался, как бы сильные волны не погубили его лодку. Ален тут же отправился дальше, искать другую лодку, но надежд на успех было мало, мы еще раньше прочесали весь город. Похоже, что придется лететь без сопровождения. Правда, мы располагали тремя спасательными жилетами, подаренными нам в Лондоне, но к числу обитателей моря принадлежат акулы, поэтому мы предпочли бы видеть внизу лодку. Что поделаешь…
Солдаты притащили гондолу, двенадцать человек взялись каждый за свою концевую веревку, и я приступил к заключительной процедуре — подвеске корзины, в которой нам предстояло лететь. Сперва к двенадцати веревкам в нижней части сети привязывают деревянное строповое кольцо, затем к этому кольцу крепят четыре веревки, пропущенные сквозь скобы на гондоле. Когда все это сделано, аэростат удерживают на земле примерно шестьдесят мешков с песком. Ваши помощники принимаются убирать мешки один за другим, замещая их вес своим собственным. Это очень просто: ведь шар поднимает только троих, поэтому двенадцать человек легко его удерживают. Правда, известны случаи, когда помощники паниковали. Стоит одному выпустить свою веревку, как остальные одиннадцать начинают беспокоиться за свое благополучие. Смотришь, уже только десять держат веревки, а там недалеко и до девяти. Не успеет командир сообразить, что происходит, как все побросали свои стропы, остался один человек. Если он вовремя выпустит веревку, дело ограничится потерей шара. Если же он растеряется и не отпустит, можно заказывать гроб.
Итак, я стоял среди толпы на Занзибаре и распоряжался, кому что делать. Толпа собралась огромная. Директор продолжал допытываться, когда я стартую. Маленькие шары-пилоты по-прежнему летели прямо на юг. Небо почти совсем прояснилось, пока все шло хорошо. Однако у меня было тревожно на душе. «Подвесьте три мешка с песком за нижнюю клетку сети. Вот так. Ничего, что шар качается. Пусть качается. Теперь оставим по два мешка. Каждый берет по мешку и кладет на землю. А теперь медленно спускайте по веревке остальные два мешка. Спускайте к середине, поближе к кольцу».
Затем по всем правилам искусства подняли кольцо. К нему была прочно присоединена четырьмя веревками гондола. Солдаты точно выполняли все команды. Шар закачался сильнее, но это было вполне естественно: ведь он, когда сняли балластные мешки с кольца, стал выше. Пора снимать и остальные. Я влез в гондолу. «Теперь поднимайте мешки по одному, а я буду отцеплять их. Сперва вот этот. Кладите его на землю, так. Теперь этот. Сами держите гондолу. Теперь этот мешок. И этот».
Вдруг я с ужасом увидел, что один из солдат рассматривает конец оборванной стропы. Стропа только что лопнула. В это время шар опять качнулся, и я сам услышал, как лопнула еще одна веревка. С той же стороны, что первая. Теперь гондола висела на двух стропах. В любую секунду они могут оборваться. И шар улетит. Возможно, унося с собой одного или двух человек, которые не догадаются вовремя отпустить кольцо. Возможно…
Знаю, мне бы следовало точно помнить, что происходило, но я не помню. У меня вдруг помутилось в голове, я сильно кричал, безуспешно дергал за что-то, опять кричал, наконец очутился на земле, а душа была объята отчаянием. Но шар-то мы спасли, мешки с песком снова окружали все кольцо. В полной растерянности я смотрел на аэростат, потом пересчитал мешки — не мало? Кольцо поскрипывало, но полтонны песка сдерживали его порывы.
— У вас что-нибудь не ладится? — осведомилась невесть откуда вынырнувшая дама в кружевных перчатках.