На Камчатке положение Лангсдорфа как участника экспедиции существенно изменилось. Сравнивая деятельность Тилезиуса и Лангсдорфа, Резанов писал 20 августа президенту Академии наук H. Н. Новосильцеву: «Я не смею ценить таланты их, но сколько позволено каждому по наружности людей обсуживать, то основательность в заключениях последнего мне более нравится и, кажется, Академия в записках Лангсдорфа не найдет столько знакомого, как в записках другого. Он в трудах неутомим... Предприимчивость и деятельность сего человека, — продолжал камергер, — позволяют мне иметь и другие на него виды. Кроме природного немецкого языка, знает он латинский, французский, английский и португальский; при многих талантах его он и медик практикованный, и надеюсь, что японцам через то приятен будет; ежели торг с ними открыт будет, оставлю я его там с несколькими людьми, чтоб поставить твердую российскую ногу, доколе настоящего агента от двора учреждено не будет».43
За некоторое время до того, как было написано это письмо, Резанов принял Лангсдорфа в состав вверенного ему посольства и своей властью произвел его в надворные советники. Таким образом, Лангсдорф из вольнонаемного натуралиста, принятого на «Надежду» благодаря любезности руководителей экспедиции, превратился в члена весьма ответственной дипломатической миссии и — пока полуофициально — получил чин, соответствовавший капитану второго ранга. В состав посольства Резанова, кроме
29
Лангсдорфа, входили надворный советник Ф. Фоссе, майор Е. Фридерици, комиссионер Российско-американской компании Ф. Шемелин, а также поручик Д. И. Кошелев (брат губернатора Камчатки П. И. Кошелева) и офицер местного гарнизона капитан Федоров, принятые на борт в Петропавловске.
«Надежда» простояла в Петропавловске около двух месяцев. В это время Лангсдорф, впервые ступивший на землю России и имевший теперь все основания связывать свое будущее с русской службой, проявил особую заинтересованность в изучении Камчатки. Хозяйство полуострова, его люди надолго стали предметом размышлений путешественника и нашли серьезное отражение в его научном творчестве. Главной мыслью Лангсдорфа было предложить какие-либо улучшения, усовершенствования, реформы, причем в планах предусматривавшихся ученым преобразований уже в эту раннюю пору его деятельности можно было подчас отметить прогрессивные для тогдашней России буржуазные тенденции. «С отменным удовольствием устремил я в сие время первые мои взоры на сельские страны Камчатки... — сообщал Лангсдорф Крафту в письме, отрывок из которого был вскоре опубликован в переводе с немецкого. — Первая потребность для сей страны состоит в том, чтобы более заселить оную и иметь добрых землепашцев, ремесленников и промышленников. Здесь вовсе не достает тех познаний, которые в просвещенном государстве служат к удовлетворению первых необходимостей; как например: весьма бы нужно завести здесь гончарную работу, кирпичные заводы, варение мыла и соли и иметь искусных людей в ловлении китов, в солении и сушении рыб и пр.; так же весьма полезно бы устроить мельницы, обсушить болотистые места и проч. По изобилию различных физичёских предметов, здесь найденных, делаю уже я вообще заключение, что земля сия способна к большему усовершенствованию и заслуживает особенное внимание».44 В письме Блуменбаху, датированном 23 августа, Лангсдорф описывал физико-географические особенности Камчатки и подробно развивал мысль о том, что полуостров следует снабжать всем необходимым, наладив торговлю с Японией и Китаем, а не везти товары из Европейской России через Сибирь.45
25 августа «Надежда» покинула Камчатку. 19 сентября
30
(1 октября) у берегов Японии она претерпела жесточайший, но, к счастью, продолжавшийся недолго шторм. Сильно потрепанная бурей, «Надежда» 26 сентября (8 октября) появилась близ Нагасаки.
История посольства Резанова достаточно известна.46 Все его попытки установить какие-либо отношения с Японией окончились безрезультатно. Более шести месяцев посольство и экипаж «Надежды» находились под строгим, почти тюремным, надзором. До начала декабря путешественники жили на корабле. Им разрешалось прогуливаться лишь на маленьком, площадью сто на сорок шагов, участке земли, ограниченном с одной стороны морем, а с другой забором. Это огороженное пространство тщательно охранялось. Вся растительность, кроме трех деревьев, была с него удалена, а земля засыпана песком. В распоряжении путешественников был только небольшой домик, где можно было укрыться от дождя.
Затем посольство было переселено в расположенное неподалеку от Нагасаки селение Мегасаки, где ему была предоставлена особая резиденция. Окруженный с трех сторон водой, дом Резанова и его спутников47 был отделен от суши высоким двойным бамбуковым забором. Площадь двора составляла около сорока шагов в длину и тридцати в ширину. Резиденция строго охранялась. Переводчики посещали ее только с ведома местного губернатора и каждый раз придирчиво обыскивались. Общение посольства с моряками «Надежды» было регламентировано. Все другие контакты с внешним миром, в том числе самовольный выход за пределы упомянутого двора, установление каких-либо знакомств, покупки через третьих лиц, обмен вещами, а также использование инструментов и приборов для научных наблюдений были категорически запрещены. Когда в феврале 1805 г. было замечено, что Лангсдорф пытается заглянуть в просветы бамбуковой ограды, ее обшили досками.
Лангсдорф, знакомый с Японией по сочинениям Э. Кемпфера, К.-П. Тунберга и других путешественников XVII—XVIII вв., не оставлял, однако, попыток получить собственное представление об этой стране и ее людях. Во время посещения «Надежды», а затем резиденции посольства представителями японской администрации и выездов для ведения переговоров Лангсдорф внимательно наблюдал, а затем описывал внешний облик японцев раз¬
31
личного общественного положения, их обычаи и нравы, сложный дипломатический церемониал, японские корабли, лодки и т. д. В его записках была изложена вплоть до мельчайших подробностей история неудачной русской миссии. Делал путешественник и зарисовки этнографического характера.
Другим занятием Лангсдорфа была ихтиология. Ученый попросил японца, доставлявшего в резиденцию провизию, приносить больше разнообразных рыб и позднее сообщал в письме к своему геттингенскому коллеге доктору Нохдену, что в течение последних трех месяцев пребывания в Мегасаки получил таким образом около 400 экземпляров, принадлежащих к 150 различным родам.48 Лангс- дорф рисовал и описывал получаемых рыб, и эта работа очень скрашивала для него дни вынужденного затворничества. Благодаря тайной договоренности с переводчиками, ученому удалось приобрести несколько рисунков местных животных.
