– Здравствуйте, месье, – робко сказал Али, входя в комнату.
Доктор сидел на стуле и барабанил пальцами по столу.
– А! – сказал он рассеянно. – Это ты, братец. Здравствуй.
Али переступил босыми ногами:
– Месье что-нибудь нужно?
– Хорошо… хорошо… – молвил задумчиво доктор. Он еще побарабанил пальцами по столу. Потом сказал: – Сделай одолжение, сбегай в порт и узнай, когда будет пароход в Тунис.
Мальчуган стоял перед Елисеевым и смотрел ему в лицо. Доктор задумался, он не замечал Али. Али кашлянул.
– Ты чего?
– Одну минутку, месье… – вздрогнув, ответил мальчуган, осекся и опрометью выбежал из комнаты.
Али помчался в порт так, точно хотел убежать от своего горя. Свернув за угол, он опомнился: зачем торопиться? Может, нынешний пароход уйдет, а другой будет не скоро… Дорогою в порт мальчик встретил Никриади. Али сообщил ему, что доктор «москов» сидит у них в кофейне.
– Пхэ! – радостно фыркнул грек.
Никриади уже прослышал, что караван повернул вспять, достигнув долины Бени-Улид. Оказывается, тамошние турецкие власти напугали купцов известием, что где-то поблизости появились «разбойничьи шайки» арабов-повстанцев. Взаправду были те отряды, нет ли, но у страха глаза велики. Так-то и пришлось вернуться в Триполи доктору Елисееву.
Прибежав из порта в кофейню, Али застал доктора вдвоем с Никриади. Доктор расхаживал по комнате и почем зря костил караванщиков. Грек, напротив, всем своим видом выказывал удовлетворение. Он щурился, «пхэкал», крутил ус, приговаривал:
– Ну и слава богу, ну и слава богу. А я тут ночей не спал. Ваша поездка камнем на душе лежала.
– А, – с сердцем отмахнулся Елисеев, – просто срам, да и только.
Он увидел Али, притаившегося у шкафа, нетерпеливо спросил:
– Когда?
И Али ответил упавшим голосом:
– Завтра, месье.
Али так хотелось соврать, так хотелось оттянуть отъезд русского. И вот… не сумел.
Судно разводило пары, палуба подрагивала.
Елисеев был доволен: в путь, в путь!.. И все ж немного грустил, как всегда при виде ночных огней. Он думал о незнакомых людях, об их судьбах, таких различных и таких, в сущности, схожих. Вон там, справа, отчего в том доме не спят? Быть может, кто-то отходит в вечность, быть может, кто-то приходит в мир. Может, свершается страшное, может, кипит веселье… Хорошо бы написать стихи о ночах под чужим небом, о тех, кто путешествует не ради корысти, а потому, что слышит зов матери-природы, звучащий в душе неумолчно, как в раковине – море. Он усмехался: э, нет, стихи слагать ему не дано…
Елисеев сидел в кресле, положив руки на колени. Палуба вздрагивала все сильнее, что-то урчало и ухало в пароходном чреве, озабоченно проходил по палубе помощник капитана в белой фуражке, пронося впереди себя красную точечку сигарки.
Наконец послышался свисток боцмана. С железным громом двинулась якорная цепь, пароход загудел, качнулся и пошел туда, где уже не было никаких огней, а были темные волны и глухое небо.
Пассажиры разбрелись по каютам. Елисеев остался в кресле. Сберегая деньги, доктор взял палубное место. Стоило ль тратиться на каюту, когда завтра же пароход придет в тунисский порт Габес?
Морю что-то снилось. Оно вздыхало и ворочалось. Облака застили звезды. Без звезд было скучно. Елисеев зевал, лениво развалясь, хотел курить и не хотел шевельнуться, чтобы достать табаку и спичек.
Он уже задремывал, как вдруг услышал позади, за креслом, не то шелест, не то шепот. Он прислушался, разобрал: «Месье, месье», поглядел через плечо. Позади кресла смутно вырисовывалась маленькая щуплая фигурка:
– Простите, месье. Это… я… Али.
– Али?
Черт побери, это был он, мальчишка из Триполи.
– Поди сюда, – резко приказал Елисеев, начиная понимать, в чем дело. Али медлил. – Поди, поди, – строго повторил Елисеев. – Выкладывай все начистоту.
Али выскользнул из-за кресла, отблеск фонаря упал на него. Елисеев увидел молящие глаза, полураскрытые губы, белую полоску зубов.
– Ну? – сурово проговорил доктор.
Глаза Али приняли выражение отчаяния и решимости.
– Если месье меня не примет, брошусь в море.
Минуту оба молчали.
– Та-ак, – глухо проворчал доктор. И разозлился: – Я тебе дам, дурак, в море, я тебе покажу море, вот я тебя отстегаю сию минуту, я тебя!..
Он ругался и махал указательным пальцем перед носом Али. Но странно: чем дольше ругался рыжебородый, тем спокойнее становилось на душе у Али.
– Месье?
Они оба вздрогнули, увидев помощника капитана, стройного моложавого человека в белом кителе и белой фуражке.
– Откуда черномазый, месье?
Елисеев растерялся.
– Да-с… понимаете ли… – растерянно пробормотал он по-русски.
Помощник капитана стоял перед пассажиром – вежливый и неумолимый. Пассажир вдруг сердито глянул ему в лицо:
– Сколько платить за провоз этого негодяя?
– Простите, месье, – заметил помощник капитана, – судя по всему, вы не очень-то в нем нуждаетесь?
– Э… Гм…
– Видите ли, месье, – снисходительно продолжал француз, – вы, очевидно, не знакомы со здешним нахальным сбродом. Я вас в два счета избавлю от этого прощелыги.
Елисеев молча достал кошелек. Помощник принял деньги и козырнул.
– Спокойной ночи, месье.
Доктор, ломая спички, принялся раскуривать сигару. Али переминался с ноги на ногу.
– Ну-с, – начал Елисеев, сильно затянувшись и пыхнув густым дымом, – как прикажете поступать с вами, милостивый государь?
«Милостивый государь» виновато улыбался. Доктор умолк. С каждой затяжкой сигара его разгоралась, борода казалась оранжевой. «О господи, – раздраженно размышлял доктор, – вот незадача: что делать с мальчишкой? Высадить в Габесе? Пропадет ни за грош, а не пропадет, так будет маяться пуще прежнего. Ну а с другой стороны рассудить, не могу ж я за собою тащить…»
Постепенно сигара словно бы притихла, и борода у доктора потемнела… Елисеев успокоился.
– Эй, негодник! – негромко позвал он Али. – Как ты пролез на пароход?
– О месье, – быстро отозвался Али, – это не так трудно. Даже вы можете научиться, месье, обманывать франков.
– Даже я? – Елисеев рассмеялся. – Впрочем… что ж… давай-ка учи, может, пригодится твоя наука.
Али попросил разрешения сесть.
– Когда ты сбежал, моего дозволения тебе не потребовалось…
Али сел на палубу, поджал ноги калачиком и приступил к подробному и в высшей степени поучительному рассказу о трех способах незаметного проникновения на пароходы, умолчав, однако, что узнал все это от одного приятеля, прославленного среди ребят Триполи своими корабельными похождениями. Елисеев слушал, улыбаясь рассеянной и доброй улыбкой. «Ну, бог с ним, – думал Елисеев, – бог с ним совсем, как-нибудь пристрою…»
