— Ну, слушай! Ее родился Кадикс, в старый земля. Ее был слуга первый сорт, няня первый сорт. Ее нанялся английский семья. Английский семья приезжала Кадикс. Ее много-много лет служил там. Потом поехал Англия. Потом — испанский кровь, знаешь, горячий кровь, — ее сходил с ума. Англичане имел маленький дочка. Ее украл маленький дочка и убежал Панама. Сеньор Солано — он взял маленький девочка за свой дочь. Ему было много-много сыновей и ни один дочь. И этот маленький девочка он сделал свой дочь. Но этот женщина не говорила, какой имя девочка. Этот семья очень богатый, очень благородный. Весь Англия знает этот семья. Этот семья звать Морган. Твоя знает имя Морган. В Колон приходил люди из Сан-Антонио. Они говорил, дочка Солано женится на английский гринго имя Морган. Этот гринго — брат сеньорита Леонсия.
— Вон оно что! — воскликнул Торрес со злорадным восторгом.
— Теперь твоя заплатит мне шесть сто золотой доллар, — сказал И-Пун.
— Ты круглый дурак, — заявил Торрес с непередаваемой насмешкой в голосе. — Это научит тебя, надеюсь, в следующий раз умнее продавать секреты. Это, брат, тебе не башмаки или там красное дерево. Рассказанный секрет все равно что пролетевший ветерок. Вот он дует на тебя, смотришь — и нет его. Это призрак. Кто его видел? Башмаки или красное дерево ты можешь потребовать обратно, но секрета, который ты разболтал, не вернуть. Нет, брат, ты прогадал!
— Твоя говорит призрак, моя говорит призрак, — спокойно возразил И-Пун. — И призрак ушел. Моя не говорил никакой секрет. Твоя спал и видел сон. Когда твоя скажет людям, люди спросят — кто сказал? Твоя скажет — И-Пун. Но И-Пун скажет — нет. И люди скажут — призрак. И люди будут смеяться на тебя.
Тут И-Пун, чувствуя, что собеседник склоняется перед неотразимостью его доводов, многозначительно умолк.
— Моя говорил ветерок, твоя говорил ветерок, — начал он снова, немного погодя. — Твоя верно говорил: ветерок, призрак… Когда моя продавал секрет, моя не продавал призрак. Моя продавал башмаки. Моя продавал красное дерево. Моя продавал доказательства. Верный доказательства. Тяжелый доказательства — много весит на весы. Твоя может порвать зубами бумага, крепкий бумага, казенный бумага. Но моя имеет другой доказательства, твоя не может порвать зубами. Потому ветерок, он — фью, ушел, как туман на утро. Моя имеет доказательства. Твоя платит мне шесть сто золотой доллар за доказательства, а нет — люди будут смеяться на тебя, что твоя слушать призрак.
— Ладно, — сказал Торрес, побежденный мудростью китайца. — Покажи мне доказательства, которых нельзя разорвать.
— Твоя платит раньше шесть сто золотой доллар.
— После того, как ты представишь доказательства.
— Крепкий доказательства твоя получит после. Сначала твоя положит шесть сто золотой доллар в моя рука. Твоя обещала. Обещание — ветерок-призрак. Моя не надо призрак-деньги. Моя хочет настоящий деньги.
И Торресу пришлось уступить и заплатить вперед за доказательства — старые письма, детский медальон и другие мелочи, которые вполне удовлетворили его, когда он ознакомился с ними поближе. Торрес не только уверил И-Пуна, что он вполне удовлетворен, но и заплатил ему вперед еще лишнюю сотню за то, чтобы китаец выполнил поручение, которое он тут же на него возложил.
* * *
Тем временем в ванной комнате, соединявшей спальни Фрэнсиса и Генри, оба Моргана переодевались в свежее белье, брились безопасными бритвами и распевали:
Там, спина к спине, у грота
Отражаем мы врага!
А в очаровательном уголке на своей половине Леонсия с помощью двух портних-индианок великодушно посвящала царицу во все обольстительные тонкости туалета цивилизованной женщины. Ей было и весело и грустно в одно и то же время, но царица — истинная женщина во всем — целиком отдавалась этому занятию и приходила в неописуемый восторг от бесчисленных образцов тканей и украшений, которыми были полны шкафы Леонсии. Обе с наслаждением перебирали прелестные вещи, а искусные портнихи, сделав тут стежок, там — складку, без труда подогнали несколько платьев Леонсии на тонкую фигуру царицы.
— Нет, — сказала Леонсия, — вам не нужно надевать корсет. Вы из тех женщин, — они встречаются одна на сотню, — которые могут свободно обходиться без корсета. Я никогда еще не видела таких округлых линий у худощавой женщины. Вы… — Леонсия сделала паузу и отвернулась якобы для того, чтобы взять с туалета булавку, но в то же время она с усилием старалась подавить душившее ее волнение и, только справившись с ним, закончила: — Вы прелестная невеста, и Фрэнсис должен гордиться вами.
Между тем в ванной комнате Фрэнсис первым кончил бриться и оборвал песню, чтобы ответить на стук в дверь. Взяв из рук Фернандо, младшего из братьев Солано, телеграмму, он прочел:
«Выезжайте немедленно. Ваше присутствие необходимо. Требуются большие полномочия. Настроение на бирже вялое, сильно падают только ваши бумаги, кроме Темпико-Нефти, которая крепка как прежде. Телеграфируйте, когда вас ждать.
Положение серьезное. Думаю, что смогу продержаться, если вы выедете немедленно. Срочно жду ответа.
Бэском».
В гостиной оба Моргана застали Энрико и его сыновей за откупориванием пивных бутылок.
— Не успела моя дочь ко мне вернуться, — сказал Энрико, — как я снова должен с ней расстаться. Но на этот раз я легче перенесу разлуку. Свадьба должна состояться завтра. Не следует откладывать ее в долгий ящик. Негодяй Торрес несомненно распустит по всему Сан-Антонио слух о последнем приключении Леонсии в вашем обществе.
Прежде чем Генри успел выразить свое удовольствие, в комнату вошли Леонсия и царица. Он поднял свой стакан и произнес:
— За невесту!
Леонсия, не понимая, к кому относится тост, тоже взяла со стола стакан и взглянула на царицу.
— Нет, нет, — сказал Генри, отнимая у нее стакан, чтобы передать его царице.
— О нет, — сказал в свою очередь Энрико, — и так и этак тост будет неполный. Дайте-ка я провозглашу его как следует. За невест!
— Вы с Генри повенчаетесь завтра, — объявил Леонсии Алессандро.
Как ни неожиданна и неприятна была эта весть для Леонсии, она все же овладела собой и даже отважилась с напускной веселостью посмотреть в глаза Фрэнсису.
— Я предлагаю другой тост, — воскликнула она. — За женихов!
Фрэнсису и без того уже стоило немалого труда согласиться на брак с царицей и сохранить при этом внешнее спокойствие, но теперь, услышав о предстоящем венчании Леонсии, он почувствовал, что не в силах больше сдерживаться. Леонсия заметила, как он борется с собой, стараясь не выдать своих чувств. Его страдания доставили ей тайную радость, и она почти с торжеством увидела, что молодой человек воспользовался первым предлогом, чтобы выйти из комнаты. Фрэнсис показал им полученную телеграмму и пояснил, что все его состояние поставлено на карту, он сказал также, что должен немедленно ответить Бэскому, и стал тут же просить Фернандо, чтобы тот отправил верхового в Сан-Антонио на правительственный телеграф.
