15
Мое уважение к памяти Невельского не исключает признания за ним некоторых недостатков; он, например, не только не сочувствовал крестьянской реформе, но пытался, до известной степени, противодействовать ей, не любил Н. Милютина {1.46} и т. д.
Эти-то неудачи в карточной игре и сопровождавшее их раздражение Ковалевского воспел Некрасов при изображении петербургского английского клуба, говоря:
Чу, наш друг, путешественник славный,
Монотонно и дерзко ворчит.
Дух какой-то враждой непонятной
За игрой омрачается в нем.
Человек он весьма деликатный,
С добрым сердцем, с развитым умом;
Несомненным талантом владея,
Он прославился книгой своею;
Он из Африки негра-лакея
Вывез… Но свиреп
Он в гневе, как гиена… и пр.
В бытность двора в Крыму, в 1871 году, курьеру военного ведомства навязано было столько царского черного белья, что он не мог везти его на одной тройке и попросил у графа Адлерберга дополнительных прогонов на другую. Прогоны были даны, но Адлерберг взыскал их потом с военного министра. Что же удивительного, что иркутский курьер, капитан Оларовский, возил меха и кедровое масло из Иркутска, от Извольских, в Петербург, Сухозанету? Притом он не брал лишних прогонов.
Соболи покупались в 1858 году на Амуре по 2—4 рубля, а продавались в Ирбите по 12—15, даже по 20 рублей.
Что, к довершению курьеза, доказывалось и присланным в то же время из Иркутска в Санкт-Петербург планом Хабаровки, за подписью начальника штаба (бумага же генерал-губернатору была составлена в Главном управлении Восточной Сибири).
Из представления генерал-губернатора Анучина об отпуске денег на почтовые станции по Амуру, сделанного в 1882 году, можно видеть, что правильной почтовой организации на Амуре не было целых 25 лет.
Муравьев не раз поручал полиции смотреть на заставах и на базаре, чтобы купцы не покупали возов с хлебом ранее полудня; оттого иногда продавец-мужик не успевал вовсе найти покупателя или, после полудня, отдавал хлеб купцу же за полцены, чтобы успеть вернуться домой к вечеру.
Этот дар видеть во всех мелочах далекие предметы свойственен только казенным ревизорам высших рангов, как, например, генерал-адъютанту Лутковскому, который, быв послан для осмотра амурских колоний в 1860-х годах, не сходил с парохода ранее Мариинска и, однако, представил потом императору «обстоятельный» отчет о них. Бывший адъютант тогдашнего генерал-губернатора Корсакова князь П. А. Кропоткин {1.62} упомянул об этом в корреспонденции в одну из петербургских газет и тем навлек на себя грозу… «Как могли вы выставить ревизора таким болваном? — сказал ему с досадою ревизованный начальник края. — После этого вы не можете быть у меня адъютантом». И Кропоткин должен был оставить службу в Восточной Сибири, где уже заявил было себя прекрасными научными работами в Саяне и на Витиме.
Будогосский пытался, однако, подорвать доверие к моему описанию Уссури, поручив одному из своих прихвостней, в 1860 году, напечатать неблагоприятный для меня отзыв в одной жалкой газетке; но астроном Шварц в своем ученом отчете об экспедиции Русского географического общества, которою он управлял, восстановил истину. Потом мой отчет находил постоянно подтверждение в трудах других путешественников по Уссури.
Для довершения сходства иркутской и римской картин можно бы еще сказать, что около Муравьева стояла женщина, — хоть и не мать его, а жена — и тоже, как в Буанарротиевской композиции Богородица, являлась ходатайницей за караемых. Известно, например, что она в 1855 году спасла жизнь адъютанту своего мужа Сеславину, которого тот хотел расстрелять за неисполнение какого-то приказания в виду неприятеля, в заливе Де-Кастри.
Собственно говоря, высшее умственное развитие он не ценил, как доказывают примеры Кропоткина, Петрашевского, Пржевальского и др.; но ему нужны были «бойкие перья», то есть грамотные писаря.
Доказать это Будогосский едва ли мог; но приводимые здесь буквально слова его доказывают ожесточенную его ненависть к Буссе в это время.
Завалишин в «Русской старине» за 1881 год говорит, что у него «в числе документов находилось требование (чье?) от Будогосского искажения карты Амура: «отодвинуть горы, чтобы показать, что тут может быть область», а не просто линия. От кого было это требование, Завалишин, к сожалению, не объясняет. Если сведение основано на одних словах Будогосского, то можно ему не верить, хотя бы он и говорил о «документах». Первую карту амурской страны Будогосский и без того обезобразил по невежеству в геодезии, как отлично доказал Шварц в критике источников карты Юго-Востока Сибири; но могло быть, что и желание подслужиться властям подвинуло его на некоторые неточности.
Яблоки из Уссурийского края были на выставке Вольного экономического общества в 1861 году.
То же замечено и г. Мааком, который 2 июля 1859 года наблюдал в устье реки Хоро температуру в 13,7°, тогда как в самой Уссури против этого места вода имела теплоту 16,7°.
Вообще реки, текущие в Уссури с востока, имеют более холодную воду, чем самая эта река; в доказательство вот несколько наблюдений того же г. Маака:
Уссури у Хехцира 17,9°.....ручей там же….. 10,1°
против Хора 16,7°............Хоро при устье 13,7°
близ Бикини 17,1°.............Бикинь при устье 16°
близ Цифаку 18,2°............устье Цифаку 18°
Данные эти показывают, кроме того, что разность температур Уссури и ее притоков уменьшается с приближением к югу без сомнения оттого, что сама Уссури тут становится ближе к горам, из которых питается столь же прохладными источниками, как и притоки ее (1863).
Под этим названием она более известна у местных жителей, чем под именем Нимани.
Теперь известно, что это озеро простирается от 44°33' до 45°16'.
