— Но ведь и с Тэмпико-Нефтью тоже все твердо, — сказал Фрэнсис, — а между тем я заинтересован в ней сильнее, чем кто бы то ни было.
Бэском в отчаянии передернул плечами:
— Вы уверены, что у вас нет никакого врага, который желал бы под вас подкопаться?
— Никак не могу себе представить, Бэском. Просто подумать не на кого. У меня нет врагов, потому что со дня смерти моего отца я совсем не занимался делами. Тэмпико-Нефть — единственное предприятие, которым я интересовался, а между тем с нею даже сейчас все благополучно. — Он подошел к телеграфу. — Вот. Полпункта вверх.
— И все-таки кто-то строит вам козни, — убеждал его Бэском. — Это ясно, как солнце в полдень. Я просмотрел все биржевые отчеты. Когда вчитываешься в них, так и чувствуется, что кто-то искусно и тонко действует за кулисами биржи. И действует далеко не в желательном нам направлении. Почему Северо-Западные Электрические задержали дивиденд? Почему проникнут таким пессимизмом отчет Мюльгени о монтанской руде? Почему так систематически понижаются только бумаги определенной категории? Дело ясно. На них ведется атака, и поверьте мне — атака не случайная. Ее медленно и уже давно готовили. И катастрофа разразится при первых же слухах о войне, массовой забастовке или финансовой панике… Словом, при первом же событии, которое отразится на бирже. Поглядите на то положение, в котором вы очутились теперь, когда все бумаги — кроме тех, в которых вы заинтересованы, — устойчивы. Я неоднократно проверял ваши перспективы: при столь фатальном падении всех бумаг, в которых вы заинтересованы, ваше обеспечение тает с каждым днем. Это может привести к катастрофе. Дело очень серьезное.
— Но Тэмпико-Нефть все еще улыбается нам. Она одна может покрыть все остальное, — сказал Фрэнсис. — Хотя мне не хотелось бы пускать ее в ход, — добавил он.
Бэском покачал головой.
— Не забудьте о мексиканской революции и о нашем собственном мягкотелом правительстве. Если мы вовлечем в это дело Тэмпико-Нефть, а тут вдруг случится что-нибудь серьезное, вы будете разорены окончательно и останетесь буквально без гроша в кармане… И однако, — заключил Бэском, — я не вижу другой возможности выпутаться из этой истории, кроме использования Тэмпико-Нефти. Я, видите ли, истощил почти все ресурсы, которые вы предоставили в мое распоряжение. И это, имейте в виду, не внезапный набег, а медленное и упорное наступление, которое напоминает мне сползающий с гор ледник. Все эти годы я занимался исключительно вашими биржевыми делами, и мы в первый раз оказываемся в таком тупике. Теперь как обстоят ваши дела вообще? Их ведет Коллинз, и он должен это знать. Выясните у него точно, какое обеспечение вы можете предоставить мне сейчас, и завтра, и через неделю, и в течение ближайших трех недель.
— Сколько же вам нужно? — в свою очередь спросил Фрэнсис.
— Миллион — сегодня, до закрытия биржи. — Бэском красноречиво указал на ленту телеграфа. — И по крайней мере двадцать миллионов в течение трех ближайших недель, если — и советую вам хорошенько это запомнить, — если все будет спокойно и вообще не случится ничего такого, что перевернуло бы биржу вверх дном.
Фрэнсис встал с решительным видом и взялся за шляпу.
— Я сейчас же отправлюсь к Коллинзу. Он гораздо лучше, чем я, осведомлен о состоянии моих дел. Я дам вам по крайней мере миллион до закрытия, и почти уверен, что покрою остальную сумму в течение ближайших нескольких недель.
— Помните, — предупредил Бэском, пожимая ему руку, — самый зловещий признак — неторопливость, с которой ведется наступление. Оно направлено против вас и основательно подготовлено. Тот, кто его ведет, по-видимому, задумал войну в широком масштабе, да и сам не малая величина.
* * *
Несколько раз в течение дня и вечера рабыня порхающей речи вызывала царицу и давала ей возможность поговорить с мужем. К своему великому удовольствию, она нашла телефонный аппарат в собственной комнате, у постели, и, вызвав офис Коллинза, пожелала Фрэнсису спокойной ночи. Она попыталась даже поцеловать трубку и получила в ответ странный неясный звук — его ответный поцелуй…
Царица проснулась. Она не помнила, долго ли спала. Лежа неподвижно, молодая женщина увидела, как Фрэнсис заглянул в комнату, и когда он снова тихо притворил за собой дверь, она встала из кровати к побежала к двери, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он спускается по лестнице.
Новые нелады с великим богом американцев, так решила царица. По-видимому, он направлялся в удивительную комнату — комнату книг, чтобы прочесть угрозы и предостережения грозного бога, которые так таинственно принимали форму значков на ленте тикающей машинки. Она посмотрела на себя в зеркало, поправила волосы и с легкой улыбкой удовлетворения надела халатик — еще одно очаровательное свидетельство внимания и предупредительности Фрэнсиса.
У входа в библиотеку царица остановилась, услышав за дверью чей-то чужой голос. Первой ее мыслью было, что это порхающая речь, но она тотчас же сообразила, что голос гораздо громче, ближе и совсем не похож на голос в трубке. Заглянув в комнату, царица увидела двух мужчин, сидевших друг против друга в больших кожаных креслах. Фрэнсис с утомленным после тревожного делового дня лицом был одет так же, как утром; другой же был во фраке. Она услышала, как они называли друг друга Фрэнсис и Джонни. Это обращение, а также непринужденность, с которой они вели беседу, убедили царицу, что они были давними близкими друзьями.
— Ты, конечно, не станешь меня убеждать, Фрэнсис, — говорил гость, — что за время твоих скитаний по Панаме ты, по крайней мере дюжину раз, не отдавал своего сердца прекрасным сеньоритам.
— Только одной, — ответил Фрэнсис после паузы, во время которой, как заметила царица, взгляд его был устремлен на друга.
— Кроме того, — продолжал он после новой паузы, — я хоть и оставил свое сердце, но все же сохранил рассудок. Джонни Патмор, о Джонни Патмор! Ты просто обычный ловелас, но я должен тебе сказать, что ты мог бы еще многому там поучиться. Говорю тебе, что в Панаме я встретил самую изумительную женщину в мире. Я рад, что дожил до встречи с ней, и был бы так же рад за нее умереть. В этой женщине слились воедино огонь, страсть, нежность и благородство. Она истинная царица среди женщин.
И царица, слыша эти слова и видя восторженное выражение его лица, улыбнулась гордой счастливой улыбкой, подумав, что в своем муже она нашла и верного возлюбленного.
— А эта женщина… она… отвечала тебе взаимностью? — осторожно спросил Джонни Патмор.
Царица увидела, как Фрэнсис кивнул, и услышала его серьезный, торжественный ответ:
