На Оши зона отложения песчаников и глин находилась дальше от берега. Вода, сносившая остатки динозавров и растений, из береговой области сюда не дошла. Только редкие трупы маленьких попугаеклювых динозавров заплывали сюда да еще попадали отдельные кости зауроподов – гигантских обитателей морских прибрежий.
Зона отложения Нэмэгэту находилась не ближе к берегу, чем Оши, но в Оши не было могучих рек, подводные русла которых заходили в море далеко от берега и приносили множество остатков обитателей суши.
Девятого августа мы начали штурмовать песчаный южный борт впадины, постепенно взбираясь с холма на холм. Насколько легок был спуск, настолько труден оказался подъем. С края котловины я еще раз окинул ее взглядом, проверяя направление сбросов, образовавших первоначально почти квадратную впадину, причудливо размытую затем временными потоками. Скоро мы вернулись к месту отворота, повернули направо, на запад, и, проехав двадцать пять километров, забрались на перевал между двумя невысокими горами. Опять небесно-голубой щебень известняка расстелился перед нами по наклонной равнине, спускавшейся к речке Хунгуй-гол („Безлюдная“). В жаркой впадине нас облепило неимоверное количество мельчайшего гнуса – мокреца. Машины стали оседать и проваливаться в пухлых глинах. Прямо-таки физическая духота чувствовалась среди этих пухлых глин, когда машину что-то хватало за задний мост, тянуло и осаживало назад. Трудно передать тревогу, с которой озираешься вокруг в поисках твердой почвы!
С трудом выбрались из ловушки и доехали до маленького бага. Там узнали, что автомобильный след, приведший нас в котловину, не принадлежал нашим машинам. Местность оказалась изъезженной машинами другой экспедиции, покрышки у которых, к несчастью, не отличались от наших. Я сфотографировал группу очень симпатичных мальчишек, выстроившихся передо мной верхом, наподобие трех богатырей Васнецова. Только вместо копий в руках у „богатырей“ были укрюки – длинные палки с веревочными петлями на концах, употреблявшиеся для ловли лошадей.
Разыскав старую караванную тропу, мы направились через холмы прямо на Бага-Богдо – наш очередной маяк. По твердой почве машины пошли быстро, и огромная Бага-Богдо росла перед нами с каждым часом. А справа, с севера, приближалась гигантская заросль дериса, совершенно непроходимая для машин. Эта заросшая дерисом котловина неумолимо отжимала нас на юг, к крутой подошве Бага-Богдо. На речке Хонгорингол („Низинная речка“) мы остановились на обед и нашли кол с письмом от Рождественского, который ночевал здесь 28 июля. Оказалось, что в это время два дня лил дождь. Стало понятно, почему следы наших машин казались старыми и мы их путали с какими-то чужими.
Вдоль подножия Бага-Богдо мы пробились через кочки и пески дальше к северо-западу, на широкую твердую равнину. Теперь маяком стала красавица Ихэ-Богдо, возвышавшаяся синей стеной далеко на западе. Гигантская Бага-Богдо протянулась в голубом тумане на юге вдоль всего нашего пути. Так сменяли друг друга наши голубые маяки. Всего лишь месяц тому назад мы находились по южную сторону этих гор, возвращаясь из Западного маршрута.
Вырвавшись на гладкую дорогу, мы поехали прямо на слепившее нас низкое солнце. Луковая степь с торчащими пучками лука на закате испещрилась длинными острыми уголками черных теней, а щебень на голых промежутках стал розовым. Мы долго мчались по этому узорному ковру из черных клинышков на розовом фоне, пока не пересекли следа наших машин, шедшего на север, к тут остановились на ночлег.
Утром, не пройдя и четырех километров, мы наткнулись на прежний лагерь отряда Рождественского у родника Лу („Дракон“). Здесь стояло обо с бутылочкой и стрелой, указывавшей вверх по широкому руслу Хзанда-гол („Сандаловая речка“). К северу местность все время поднималась, и я тревожно думал о том, как добрались к цели машины Орокнурского отряда при крайне ограниченном запасе масла.
Через несколько километров мы спустились в русло. Из-за поворота навстречу вылетел „Козел“. Завизжали тормоза, радостные вопли приветствовали наше прибытие. Тут же мы стали вручать почту Орлову, Рождественскому и Эглону, которые оказались в машине. Александров, водитель „Козла“, отошел от меня с разочарованным видом, но тут же был утешен Прониным, видимо, посвященным в улан-баторские секреты нашего Ивана Михайловича. Секреты эти, впрочем, знали все, но старались не смущать Александрова.
Я с торжеством протянул Орлову долгожданные телеграммы. Он жадно схватил их, распечатал одну, прочитал другую, и тут лицо его вытянулось. Просмотрев текст еще раз, Орлов отдал мне обе телеграммы, и через минуту все мы катались со смеху. Первая телеграмма, отправленная Московским центральным телеграфом, гласила: „В ваших телеграммах часто повторяется слово невмоготу тчк сообщите это географическое понятие или выражение чувств избежание ошибок дальнейшем“. Вторая телеграмма из Улан-Баторского почтамта повторяла тот же запрос. Юрий Александрович любил писать в телеграммах место, где он в соответствующий момент находился. Добрый десяток телеграмм из Нэмэгэту, искаженного как „Невмоготу“, привлек внимание Московского телеграфа…
Через полчаса мы прибыли в лагерь Орокнурского отряда у колодца Анда-Худук („Колодец Друга“), закончив маршрут и пройдя от Далана четыреста двадцать семь километров. Впервые в Гоби лагерь стоял на зеленой поляне, на траве. Порывы ветра гнали не пыль и песок, а приносили лишь запахи полыни и лука, разводя по траве широкие волны. Издали как будто густая, трава на самом деле была редкой и легко вытаптывалась. Колеса машин оставляли после себя быстро желтевшие борозды. Орокнурцы дошли сюда на последних каплях масла, да и бензина оставалось так мало, что наша задержка из-за ожидания машин в даланской базе вызвала у них серьезную тревогу.
Отряд Рождественского обследовал основные местонахождения, раскапывавшиеся американской экспедицией. Главные работы сосредоточились в сухом русле Татал-гола („Огородная речка“), где в нижнетретичных отложениях мы нашли около пятисот черепов и челюстей грызунов, насекомоядных и хищников, живших около тридцати пяти миллионов лет тому назад. Там же раскопали две ноги величайшего наземного млекопитающего – носорога белуджитерия. Лапы стояли вертикально; очевидно, весь скелет был захоронен в стоячем положении. Последовавшим размывом весь верхний слой третичных песков был смыт вместе со скелетом. Остались на месте только стопы лап. Интересно, что американцы также нашли неподалеку в этих же отложениях четыре вертикально стоявшие лапы белуджитерия, оставшиеся от целого скелета.
