Если бы картину, представшую передо мною, я увидел впервые, многое удивило бы меня и дало бы пищу для размышлений. Но я давно уже привык к самым смешанным компаниям, вроде той разношерстной толпы, которая сидела теперь за столом суомпвиллской гостиницы. Тут были люди в одежде из бумазеи и даже из одеял, в красных фланелевых рубахах, в куртках из оленьей кожи и вовсе без курток. И все это не казалось мне странным, так же как и то, что среди этих фантастических нарядов там и сям виднелись модные костюмы из тончайшего сукна. И надо сказать, что люди, одетые в атласные и бархатные жилеты и элегантные черные сюртуки, составляли большинство. В новых поселениях гостиница является местом, где столуются и проводят свой досуг преуспевающие лавочники и мелкие чиновники, спать же они уходят в свои лавки и конторы.
Оглядев всех сидящих за столом, я увидел много знакомых типов, но ни одного знакомого лица. Тем не менее одно из них привлекло мое внимание, и я никак не мог оторвать от него взгляда. Не думайте, что оно принадлежало какой-нибудь красавице, хотя за столом были и женщины: супруга хозяина гостиницы восседала за кофейником, а рядом с ней сидели четыре молодые девушки — ее дочери и племянницы. Однако ни одна из них не обладала ни малейшей привлекательностью. Нет, лицо, столь заинтересовавшее меня, принадлежало не женщине, и ничего женственного в нем не было. Обладателем его был молодой человек лет двадцати четырех — двадцати пяти, одетый так, как обычно одеваются местные охотники: в куртку из оленьей кожи, кожаные брюки, суконные обмотки и мокасины. Через плечо у него висели сумка для пуль и пороховой рог, а на поясе — нож. На соседней стене висела его енотовая шапка — я увидел, как он снял ее перед тем, как сесть за стол.
Молодой человек был необыкновенно красив. С первого же взгляда меня поразила его великолепная фигура, благородное, одухотворенное лицо и прекрасные карие глаза с длинными ресницами. Тонкие дугообразные брови, густые каштановые кудри и небольшой, правильно очерченный рот с белыми, ровными зубами создавали поистине безупречный образец мужской красоты. Мне сразу бросилось в глаза, что молодой красавец весьма мало занимается своей наружностью. По-видимому, он и не подозревал о том, до какой степени хорош собой, и это делало его еще более привлекательным.
Трудно сказать, что именно в молодом охотнике остановило на себе мое внимание, так как костюм его для здешних мест был самым обычным. Пожалуй, меня заинтересовала не столько его живописная одежда или красота, сколько манера держать себя.
Мы оба сидели в самом конце стола, друг против друга, и поэтому у меня была полная возможность наблюдать за ним.
По взглядам, которые бросали на него сидевшие на противоположном конце стола дочери хозяина — мисс Альвина и мисс Каролина, — я понял, что обе барышни не остались нечувствительными к его красоте. Но молодой охотник не обращал на них никакого внимания. Он был задумчив и очень грустен. Не замечал он и нахмуренных лиц нескольких щеголей-лавочников, по-видимому ревновавших девиц, чьи томные взгляды не ускользнули от их внимания.
Молодого охотника здесь знали, но друзей среди присутствующих у него, по-видимому, не было. Я заметил, что большинство мужчин, особенно джентльмены в сюртуках, смотрели на него свысока. С ним много не разговаривали, да его сдержанность и не располагала к этому. Если же кто-нибудь из сидевших за столом и обращался к нему, то делал это с видом богатого человека, удостаивающего своим вниманием бедняка. Действительно, нетрудно было заметить, что охотничья куртка, когда-то красивая, сильно поношена, а зеленые суконные обмотки выцвели и стали почти бурыми. Все это в совокупности с другими мелочами указывало на то, что кошелек молодого охотника весьма легок; во всяком случае, легче, чем его настроение, которое, судя по выражению лица, было весьма грустным.
И все-таки он возбуждал всеобщий интерес, и к нему несомненно были бы прикованы все взоры, и дружелюбные и враждебные, если бы не мой мундир и золотые пуговицы с орлами. Они также требовали некоторой доли внимания со стороны жителей Суомпвилла. Вот почему любопытные взгляды присутствующих были устремлены не только на молодого красавца, но и на меня. Не знаю, что они думали обо мне, да, впрочем, это меня мало заботило, но, судя по взглядам мужчин, особенно богатых, мне показалось, что моя особа не вызывала в них ни восхищения, ни симпатии.
Я было самонадеянно решил, что мисс Альвина и ее визави мисс Каролина посматривают на меня довольно благосклонно, но, взглянув на красивое лицо и роскошные кудри молодого охотника, понял, что, имея такого соперника, нет смысла начинать сражение. Правда, мы друг другу не завидовали. Наоборот, он был со мною вежливее всех присутствующих и раза два пододвинул поближе некоторые наиболее соблазнительные на вид кушанья, стоявшие далеко от меня. Я почувствовал невольную симпатию к нему, и мне показалось, что он отвечает мне тем же. Охотник видел, что я приезжий, и, несомненно, заметил, что мой «блестящий» мундир сильно поношен. Он догадался, что я так же беден, как и он сам, и его симпатия была скорее всего вызвана таким предположением.
После ужина я подошел к хозяину гостиницы. Как я уже успел установить, фамилия этого почтенного джентльмена была Кипп. Постояльцы же называли его «полковник Кипп».
Мне хотелось получить некоторые сведения о местонахождении моей будущей усадьбы и узнать все, что было известно о ней в Суомпвилле. Я был уверен, что хозяин гостиницы сможет ответить на мои вопросы.
Я нашел его на веранде. Он сидел в кресле-качалке, и ноги его, покоившиеся на перилах веранды, находились дюймов на шесть выше уровня носа, а огромные сапоги из лошадиной кожи почти на полтора фута высовывались на улицу.
Внешность этого человека никак не гармонировала с громким званием «полковника». В ней не было ничего военного. Он был высок, кособок, постоянно жевал табак и каждые полминуты выплевывал густой коричневый сок, посылая его чрезвычайно ловко поверх своих сапог, не задевая их. Когда я подошел к полковнику, он был окружен только что окончившими ужин постояльцами, которые молча ковыряли в зубах зубочистками. Затем они стали расходиться, и я решил начать разговор, когда хозяин останется один. Сначала он не обратил на меня ни малейшего внимания, и, только когда я оказался настолько близко, что уже нельзя было сомневаться в моем намерении заговорить с ним, хозяин гостиницы оглянулся в мою сторону. Повернувшись вполоборота, он снял ноги с перил веранды, но попрежнему остался сидеть в кресле.
