Ознакомительная версия.
– Ну что ж, – сказал принц, – если вы чувствуете, что вам пора домой, мы не станем вас задерживать. Остается лишь маленькая формальность: все, включая вас самих и вашу стражу, должны подвергнуться обыску, а ваша кладь и носилки тщательному досмотру. Заверяю вас, это не оскорбление и не ущемление ваших прав, а обычай, распространяющийся у нас абсолютно на всех. Когда я, отправляясь в путешествие, покидаю столицу, то обыскивают даже меня.
Я пожал плечами настолько равнодушно, насколько это возможно, когда группа вооруженных стражников движется тебе навстречу, чтобы заключить в кольцо. Скромно и почтительно, но очень дотошно и тщательно они прохлопали и обшарили одежду, мою и жены, а потом попросили нас ненадолго снять сандалии. В дворцовом саду стражники проделали то же самое со всеми нашими людьми, вывернули наизнанку все котомки и прощупали даже подушки на сиденьях носилок. К тому времени многие во дворце, особенно дети, уже поднялись и наблюдали за этой процедурой с интересом и пониманием. Я посмотрел на Цьянью. Она внимательно разглядывала детей, пытаясь определить, кто из них... а когда поймала на себе мой взгляд, покраснела, сравнявшись по цвету с маленьким металлическим клинком, лезвие которого, сняв деревянную рукоять, я спрятал под волосами у себя на загривке. Стражи доложили Цимцичу, что мы не уносим с собой ничего недозволенного, и его настороженность мигом сменилась дружелюбием.
– Но раз вы пришли к нам с подарком, – сказал он, – то и мы не можем отпустить вас без ответного дара вашему юй-тлатоани.
И принц вручил мне маленький кожаный мешочек, в котором, как я потом выяснил, находилось изрядное количество изысканнейших жемчужин, извлекаемых из сердец устриц.
– Но это еще не все, – продолжил он, – вы унесете с собой и более ценный подарок, который как раз уместится на этих рассчитанных на двоих носилках. Не знаю уж, как отец будет обходиться без своего сокровища, но такова была его воля. – И с этими словами он отдал нам ту огромную, лысую, грудастую женщину, которая прошлым вечером кормила старика своим молоком.
Она оказалась самое меньшее в два раза тяжелее близнецов, и всю дорогу домой носильщики проклинали свою долю. После каждого долгого прогона всей процессии приходилось делать привал и стоять, поджидая, пока сие млекопитающее бесстыдно доило себя пальцами, чтобы молоко не распирало ей вымя.
Цьянья веселилась всю дорогу и смеялась даже тогда, когда мы презентовали этот подарок Ауицотлю, и он в ответ приказал удушить меня на месте. Правда, когда я поспешил рассказать владыке, что это молочное животное, очевидно, сумело сделать для увядшего старого Йокуингаре, Ауицотль после весьма недолгого размышления приказ о моем удушении отменил. Цьянья, услышав это, рассмеялась еще пуще, да так заразительно, что Чтимый Глашатай и я тоже к ней присоединились.
Не знаю, способствовала ли молочная женщина поддержанию бодрости Ауицотля, но если да, то этот подарок оказался более ценным приобретением, чем украденный мной образец смертоносного металла. Наши кузнецы и оружейники тщательно изучали его, скребли, колупали и наконец пришли к тому выводу, что он был сделан из сплава меди и олова. Но то ли они не нашли правильного соотношения двух этих металлов, то ли неверно определили температуру, но только как наши мастера ни старались, но получить нужный сплав им так и не удалось.
Однако поскольку олово в тех краях не добывалось и хождение имели только меновые слитки в виде маленьких топориков, поступавшие по торговым путям невесть откуда, Ауицотль отдал приказ об изъятии всех оловянных изделий. Олово как средство обмена из обращения исчезло, а поскольку никакого другого применения оно не имело, то, думаю, Ауицотль просто спрятал все запасы куда-нибудь подальше.
Конечно, такое решение было продиктовано чистой воды эгоизмом: раз уж мы, мешикатль, не можем из-за недостатка знаний получать смертоносный металл, то пусть и другие не смогут его делать из-за нехватки сырья. Поскольку оружия пуремпече уже успели накопить более чем достаточно, соваться в их дела Теночтитлан так и не решился, однако прекращение поставок олова свело производство нового оружия почти на нет, так что, если у кого-нибудь в Мичоакане и были воинственные планы, от них пришлось отказаться. Поэтому моя миссия в Цинцинцани не была совсем уж безрезультатной.
* * *
Ко времени возвращения из Мичоакана мы с Цьяньей были женаты уже около семи лет, и рискну предположить, что наши друзья считали нас крепкой супружеской четой, ведущей устоявшуюся жизнь, вполне устраивавшую обоих. И действительно, мы были так счастливы в обществе друг друга, что совершенно не стремились к каким бы то ни было переменам. Боги, однако, рассудили иначе, о чем я вскоре узнал от жены. Вот как было дело.
Однажды днем, побывав во дворце в гостях у Первой Госпожи, мы на обратном пути приметили дойную женщину, привезенную нами из Цинцинцани. Скорее всего, Ауицотль просто оставил ее во дворце в качестве обычной служанки, но, проходя мимо, я отпустил какую-то шуточку насчет его «кормилицы». Вопреки моим ожиданиям, Цьянья не рассмеялась, а с неожиданной резкостью заявила:
– Цаа, тебе не пристало балагурить насчет молока. Материнского молока. И насчет материнства тоже.
– Хорошо, не буду, раз ты не хочешь. Но скажи, почему это тебя обижает?
– Да потому, – застенчиво пролепетала она, – что где-то к концу этого года я... я и сама сделаюсь такой же дойной.
Я уставился на жену. Чтобы осмыслить ее слова, мне потребовалось некоторое время, так что она успела добавить:
– Я давно уже это подозревала, но позавчера лекарь подтвердил мою догадку. С тех пор я только и думала, как бы поделикатнее преподнести тебе эту новость. Но вот видишь, – она грустно шмыгнула носом, – в конце концов взяла и ляпнула просто так... Эй, Цаа, ты куда? Неужели я все испортила?
Я действительно отбежал от жены, но лишь затем, чтобы распорядиться подать госпоже носилки: в ее положении не следовало утомляться и возвращаться домой пешком. Правда, Цьянья уверяла, что прекрасно себя чувствует и полна сил, но я настоял на том, чтобы она взобралась на переносное сиденье.
– Так значит, ты доволен, Цаа?
– Доволен? – воскликнул я. – Да я просто счастлив!
Дома, увидев, что я ни с того ни с сего помогаю вполне здоровой с виду жене подняться по совсем даже не высокой и не крутой лестнице, Бирюза посмотрела на меня с беспокойством, но когда я крикнул ей: «У нас будет ребенок!» – служанка взвизгнула от радости. На шум откуда-то прибежала Смешинка, и я скомандовал:
– Смешинка, Бирюза, быстренько приведите детскую в порядок. Сделайте все необходимые приготовления. Бегите и купите все, чего недостает. Колыбель. Цветы. Поставьте цветы повсюду!
– Цаа, – вмешалась Цьянья, которую, хоть она и порядком смутилась, развеселила проявленная мною прыть, – что за спешка? Комната может подождать, ведь малыш появится еще не скоро.
Но обе рабыни уже послушно со всех ног бросились вверх по лестнице. А я, невзирая на все ее протесты, помог жене подняться в спальню и настоял, чтобы она после визита во дворец непременно прилегла отдохнуть. Ну а сам спустился вниз, чтобы отметить радостную весть чашей октли, раскурить покуитль и осмыслить все наедине.
Мало-помалу, однако, мое радостное возбуждение сменилось более серьезными размышлениями: интересно, почему Цьянья долго не решалась рассказать мне о предстоящем событии? Судя по тому, что родов следовало ждать в конце года, зачатие вполне могло произойти той ночью, которую мы с ней провели во дворце старого Йокуингаре. Тут я понимающе рассмеялся: моя целомудренная супруга несколько стеснялась этого и наверняка бы предпочла, чтобы наш ребенок был зачат при менее своеобразных обстоятельствах. Однако, по моему разумению, куда лучше зачать дитя в экстазе страсти, нежели вяло следуя долгу и исполняя постылые, каковыми они у многих и являются, супружеские обязанности.
Следующая пришедшая мне в голову мысль тоже породила смешок. Представлялось вполне вероятным, что младенец унаследует присущий мне дефект зрения. С одной стороны, у малыша будет преимущество: уж ему-то не придется, как мне до обретения кристалла, ковылять, словно в тумане, не видя дальше своего носа. С другой стороны, как не пожалеть бедняжку, обреченного учиться подносить кристалл к глазу раньше, чем ложку ко рту, да еще и привыкать обходиться без него на прогулках и в играх со сверстниками, дабы с младенчества не заслужить прозвище Желтый Глаз.
Правда, если родится девочка, близорукость не будет таким уж недостатком. Ни детские игры, ни будущие взрослые занятия не потребуют от нее особого напряжения и не будут зависеть от ее физических способностей. Девочки не соперничают друг с другом в силе и ловкости, пока не вступают в возраст, когда начинают соперничать из-за женихов, но и тогда гораздо важнее не как девушка видит, а как она выглядит. Опасаться следует другого: а что, если дочка унаследует не только мое зрение, но и мою внешность? Для сына высокий рост станет даром богов, но вот для дочери вымахать такой дылдой – настоящее горе. Пожалуй, бедная девочка может даже возненавидеть своего отца. Да и для родителей что за радость видеть свою дочь неким подобием той «дойной женщины»?
Ознакомительная версия.
