Лицо Тибурсио произвело не меньшее впечатление еще на одного человека, увидевшего его при ярком свете костра. Он невольно вздрогнул и зажмурил глаза, будто ослепленный молнией. Он готов был броситься к нему, но сдержал свой порыв и не тронулся с места, вероятно, удостоверившись в своей ошибке.
Это был старший их охотников; его глаза продолжали с сочувствием следить за Тибурсио, который, видимо, нравился ему более всех окружающих. От его внимательного взгляда, быстро переходящего с одного на другого, не ускользнул ни один из путешественников, расположившихся вокруг огня, видимо, он привык наблюдать людей.
— Да что же это ты, Дормёр? — неожиданно воскликнул он, обращаясь к своему товарищу. — Можно подумать, ты чего-то стесняешься! Покажи, что ты умеешь держать себя в обществе!
Второй охотник волей-неволей вынужден был присоединиться к обществу, он подошел несвязно бормоча: «Конечно… я… все незнакомые лица…» — и незаметно надвинул на глаза меховую шапку, а из рваного платка, которым перевязал себе плечо и шею, устроил нечто вроде маски, из-под которой можно было увидеть только его рот с большими крепкими зубами отличного едока. Однако и эти предосторожности не совсем удовлетворили его, и он, подобно Одиссею перед Эвриклеей [28], уселся вдали от очага, чтобы таким образом оставаться в тени.
— Что, на вашей родине много таких рослых и сильных людей, как вы? — спросил сенатор у старшего охотника, который уплетал за двоих.
— В Канаде никто бы не обратил внимания на мой рост; да вот спросите хотя бы Дормёра!
— Сущая правда! — пробормотал тот.
— Разве вы не земляки? — продолжал расспрашивать сенатор.
— Дормёр родом из…
— Из штата Нью-Йорк! — поспешно закончил Дормёр, канадец же бросил на приятеля удивленный взгляд, но не счел нужным опровергнуть его слова.
— И кто же вы по профессии?
— Лесные бродяги, — ответил канадец. — Мы бродим по лесам, лишь бы не жить в городской тесноте. Но эта профессия постепенно вымирает, и когда нас обоих с Дормёром не станет на свете, то с нами, пожалуй, вымрет племя лесных бродяг. К сожалению, ни у Дормёра, ни у меня нет сыновей, которым мы могли бы завещать нашу профессию, передать наши навыки и любовь к свободе…
В последних словах канадца прозвучала скрытая печаль, не соответствовавшая его обычной резкости. В эту минуту дон Эстебан вмешался в разговор.
— Это неблагодарное и печальное ремесло, — заметил он, — если же вы согласитесь принять участие в экспедиции, которую мы предприняли, то на вашу долю перепадет немалое количество золота. Согласны?
— Нет! — резко ответил второй охотник.
— У каждого свое занятие, — вмешался канадец, — мы ведь не гамбузино. Кроме того, мы слишком дорожим своей свободой, не терпим над собой ни контроля, ни начальства, одним словом, хотим оставаться вольными птицами!
Слова эти были произнесены с такой твердостью, что дон Эстебан сразу отказался от попытки убедить канадца изменить свое решение. Таким образом, разговор оборвался, и все начали укладываться на ночлег. Скоро весь бивак объял крепкий сон. Не спал один Тибурсио: неотвязные мечты преследовали его. Не прошло и суток, как он схоронил женщину, заменявшую ему мать, кроме того, он был влюблен со всей силой юношеской страсти; следовательно, у него имелась двойная причина не спать. Неизъяснимая грусть овладела душой Тибурсио; положение его было действительно тяжелым: будущее, как и прошедшее, было для него одинаково скрыто непроницаемой завесой тайны.
«О мать моя, мать моя! — невольно вырвалось из его переполненного горечью сердца. — Кто откроет мне, кто я?!»
И он прислушивался к шелесту ветра в листве, будто ветер мог разгадать ему эту тайну. Тибурсио был далек от мысли, что сейчас среди окружавших его людей находился тот, кто мог бы поведать правду о его происхождении.
Однако, умирая, вдова Арельяно открыла своему приемному сыну тайну не менее важную, чем тайна его рождения. Воспоминание о скрытом в горах сокровище сразу изменило печальное направление мыслей молодого человека. Рой грез охватил его, и то, что еще недавно казалось ему бесплодной химерой, вставало теперь перед ним как близкая, возможная действительность. Казалось, сказочные феи перебросили ему волшебный мост, ведущий к счастью, достижение которого совсем недавно казалось несбыточной мечтой.
Золото с завидной легкостью совершает такие чудесные превращения. Тибурсио уже видел перед собой блестящую перспективу, которую доставит ему обладание золотыми россыпями, и смело продолжал предаваться своим мечтам, вспоминая прошедшее и строя планы на будущее.
Ему вспомнилось, как два года назад начался его волшебный сон, рассеявший, как дым, все его сомнения.
Перед его мысленным взором будто наяву вновь возникли высокие своды леса, под которыми уже начинал клубиться сумрак, и в тревожном предвечернем безмолвии внезапно появилось прелестное существо — юная всадница. Ее сопровождали какой-то сеньор и трое слуг тоже верхом. Все пятеро были испуганы и растеряны: они более суток проплутали в дебрях, тщетно пытаясь отыскать дорогу, и вот случайно встретили устраивавшегося на ночлег Тибурсио. Он же предстал перед ними, как ангел-хранитель, как последняя надежда на спасение.
Лица незнакомца и слуг исчезли из памяти молодого человека; прелестные щечки молодой девушки, ее черные бездонные глаза, роскошные волосы сохранили над ним, несмотря на два истекших года, вся силу своего очарования; она навечно запечатлелась в его памяти. Тибурсио успокоил испуганных людей и в продолжение двух дней сопровождал их. О эти два дня, они промчались для него, как сон! В деталях припомнился ему их второй ночлег в лесу: как и теперь, все, кроме него, крепко спали. Слуги разлеглись на земле, а девушке постелили шкуру ягуара.
Слабые отблески догорающего костра освещали временами ее божественную головку, от которой он не мог оторвать очарованных глаз.
Все спало кругом, но то был сон, полный жизни. Ароматные испарения поднимались от заснувшей земли и насыщали воздух. Чувствовался острый запах сассафрасов и нежный аромат цветов и трав. Тибурсио вдыхал этот аромат и прислушивался к тихому дыханию спящей девушки, которое сливалось с шелестом и неясных шепотом леса.
Но волшебный сон длился недолго: путники к вечеру второго дня достигли своего жилища, где Тибурсио провел целую неделю, опьяненный своей любовью, но не питая ни малейшей надежды на взаимность. Он встречал свою красавицу и позже на деревенских праздниках, но не смел поднять на нее глаз, боясь выдать свое чувство; ведь тогда он был беден, а теперь… Тибурсио видел себя уже богатым и знатным, и надежда на счастье росла в его сердце…
Усталость взяла свое, и наконец веки сомкнулись, и он заснул в самом разгаре своих грез. Стоит ли уточнять, что предметом его мечтаний была дочь Августина де Пена, обитательница гасиенды Дель-Венадо?
При первых лучах зари наши путешественники были разбужены звоном колокольчиков и стуком копыт: Бенито, как и обещал, пригнал нескольких лошадей. Однако напрасно искали обоих охотников: те исчезли ночью так тихо, что никто не слышал их ухода.
Оседлали лошадей, навьючили мулов, и кавалькада двинулась к гасиенде Дель-Венадо.
Сенатор и дон Эстебан возглавили кавалькаду; за ними следовал Тибурсио, которому снова пришлось ехать за спиной Кучильо, так как на этот раз не оказалось ни одной свободной лошади, а затем ехали трое слуг. Молодой человек невольно думал о том, что купил тайну местонахождения россыпей клятвенным обещанием отомстить за смерть Арельяно; Кучильо же обдумывал способы избавиться от Тибурсио при первой же возможности.
День начал склоняться к вечеру, когда наконец вдали показались строения Дель-Венадо. Некоторое время путешественники продолжали еще продвигаться вперед по дороге, окруженной с обеих сторон лесом; в ту минуту, когда они находились уже на опушке, и перед ними открылась поросшая густой высокой травой прерия, из чащи неслышно вынырнули два вооруженных человека, уже знакомые нам охотники.
