Постройка этого форта начата была в 1829 и закончена в 1832 году. Строения были обнесены высоким частоколом с двухэтажными бастионами, откуда выглядывали жерла пушек.
Когда наш пароход подходил к берегу, в форту подняли флаг, загремел пушечный выстрел, и толпа индейцев и служащих компании вышла нас встречать. Дядю Уэсли и меня повели в двухэтажный дом, где жили агенты и начальник форта.
Дядя Уэсли считался ценным работником. Часто объезжал он торговые станции Дальнего Запада, принадлежавшие Меховой компании. Случалось, что в течение нескольких месяцев он заведовал какой-нибудь станцией, замещая ее начальника, уехавшего в Штаты. По приезде в форт Юнион дядя узнал, что должен ехать дальше, в форт Бентон, начальник которого нуждался в его помощи. В те годы пароходы компании ходили только до форта Юнион, а товары, предназначавшиеся для дальних торговых постов, перевозились на плоскодонных суденышках — так называемых «габарах"note 1.
Лишь летом 1860 года было установлено, что верховья реки судоходны, и в июле «Чиппева» впервые отплыла в форт Бентов.
Когда мы приехал в форт Юнион, нас уже ждала габара «Минни». На нее перегрузили с «Чиппевы» часть товаров: ружья, аммуницию, табак, красную и синюю ткани, медную проволоку, китайскую краску киноварь и разные безделушки. Когда закончилась погрузка, мы тронулись в путь. Габарой командовал дядя Уэсли. В состав команды входили два гребца, рулевой, повар, один охотник со своей лошадью и тридцать французов из Канады, которые должны были тащить наше суденышко канатом на буксире; их называли кордельерами. В крошечной каюте на корме помещались две койки. На носу была мачта; парус поднимали, когда дул попутный ветер, что случалось очень редко. У бортов суденышка было по одному большому веслу; на палубе валялись шесты — в случае необходимости они служили баграми. На носу стояла маленькая пушка, а подле нее в ящике — картечь. Дядя сказал, что мы будем стрелять из пушки, если на нас нападут индейцы.
От форта Юнион до форта Бентон было около тысячи трехсот километров. Мы предполагали пройти это расстояние в два месяца, но после первого же дня плавания я решил, что мы вряд ли доберемся до форта Бентон через два года. С утра до ночи кордельеры, выбиваясь из сил, тащили габару на буксире. Жалко было смотреть на этих людей, тянувших длинную бечеву. Им приходилось идти по пояс в воде; спотыкаясь, брели они по сыпучему песку или грязи, в которой увязали до колен. Часто они срывались с крутого берега и падали в воду; земля осыпалась у них под ногами. Они пробирались сквозь колючие кусты, прокладывали тропинку вдоль берега или должны были расчищать путь для суденышка в тех местах, где нас задерживали полузатонувшие деревья и плавучие бревна.
Дня через два после отплытия из форта Юнион мы едва не потерпели крушения, и жизнь всех нас висела на волоске. В то время кордельеры шли по песчаной отмели, тянувшейся вдоль крутого берега. Впереди, у самой воды, лежала огромная туша мертвого бизона, объеденная хищными зверями. Когда первый кордельер подошел к ней, из-за туши выскочил большой гризли и двинулся прямо на него.
Испуганные кордельеры бросили бечеву и с воплями прыгнули в реку, так как не могли взобраться на крутой берег. Наше суденышко, подхваченное быстрым течением, налетело на затонувшее бревно и накренилось так сильно, что лошадь, стоявшая на палубе, скатилась за борт и повисла на веревке. К счастью, бревно не выдержало напора и треснуло; тогда гребцы подвели габару к берегу. Между тем гризли переправился на противоположный берег и удрал в лес, а французы, мокрые с головы до ног, столпились около туши и громко кричали и жестикулировали. Мы поняли, что случилось что-то неладное. Гребцы остались на габаре, а все остальные вышли на берег и побежали к группе кордельеров. Те расступились, и мы увидели лежавшего на песке человека, который громко стонал. Медведь настиг его и искалечил, а затем, испуганный, должно быть, воплями, бросился в реку и уплыл.
Раненого перенесли на борт судна, где дядя вправил ему сломанную руку и сделал перевязку. Охотник спас свою лошадь: прыгнув в реку, он перерезал веревку и вместе с лошадью добрался вплавь до берега. Кордельеры снова взялись за бечеву, и мы продолжали путь.
Несмотря на тяжелую работу, французы всегда были бодры и веселы. По вечерам, сидя у костра, они пели песни, но дядя их останавливал, боясь как бы пение не донеслось до слуха индейцев. Весь экипаж габары питался исключительно мясом, запивая его чаем. У дяди был ящик сухарей и несколько килограммов муки и сахару. Когда эти запасы истощились, он объявил, что хлеба я не увижу до рождества. Но меня это не испугало: если здоровые, сильные люди могут жить одним мясом, значит и я не пострадаю от мясной диеты. Река извивалась, как змея, среди равнин. Если бы можно было идти сушей, мы сократили бы расстояние в несколько раз. Иногда мы с дядей высаживались на берег, охотились в лесу, а затем поджидали габару за ближайшим поворотом реки. Вот тогда-то я убил первого оленя, лося, а также нескольких бизонов.
Но дядя Уэсли редко покидал судно. Он нес ответственность за целость габары и груза; за этот груз компания рассчитывала получить ценные меха на сто тысяч долларовnote 2. Когда я научился обращаться с ружьем, дядя разрешил мне сопровождать охотника Батиста Рондэна, ежедневно отправлявшегося на поиски дичи.
Батист Рондэн, мечтательный креол из Луизианы, не знал ни одного ремесла. Родители хотели дать ему образование, но он, по его словам, с детства питал ненависть к книгам. Когда ему пришлось зарабатывать на жизнь, он поступил на службу к Шуто и обязался снабжать дичью команду судов, ходивших по Миссури.
На охоту мы отправлялись с утра. Я усаживался позади Батиста на старую смирную лошадь, и мы ехали вдоль берега, высматривая дичь. Дичи было много, но убивали мы только тех животных, которые находились неподалеку от реки; затем судно приставало к берегу, и мясо переносили на борт.
Выслеживая дичь, мы не забывали об индейцах, исследовали все тропы и отмели и с высоких утесов осматривали окрестности. Индейцы внушали ужас кордельерам, отряды их часто нападали на суда.
Как-то вечером мы причалили к берегу километрах в семи от устья реки Ракушки. По словам дяди, исследователи назвали эту реку Ракушкой потому, что нашли в окрестностях ее много ископаемых раковин.
На следующее утро Батист оседлал лошадь, и мы отправились на охоту, как только кордельеры взялись за бечеву.
Мы поехали к устью реки Ракушки. На реке Миссури, как раз против места впадения в нее Ракушки, виднелся поросший лесом островок. Впереди мы увидели маленькое стадо антилоп, а на противоположном берегу Ракушки, ближе к Миссури, паслись сотни две бизонов.
