Белая Птица вскочил на ноги. Горькая Ягода бросил ему умолкнувший бубен, а сам, сделав несколько неверных шагов, упал на землю, попытался привстать и снова упал на бок. Потом, слабея, перевернулся на спину.
Так лежал он полминуты или минуту, устремив тусклый взгляд в темное небо.
И вот снова, точно из-под земли, тихо и неприметно начал нарастать бубен. Будто ветер сгибал вершины деревьев, будто камни катились по дну потока, подхваченные текучей водой, будто частые капли дождя ударяли по листьям.
Глаза Горькой Ягоды ожили, он приподнял голову, перевернулся на живот, встал на колени, и, пригибаясь, прислушиваясь, будто выслеживая кого-то, крадущимися шагами пошел по поляне. Остановился, вглядываясь во что-то, видное только ему, снова скользнул вперед, нагнулся над тем, что лежало на земле, вскрикнул:
— Мехец!
Белая Птица встал рядом с ним. Бубен в его руках выл, как северный ветер.
Горькая Ягода поднял невидимую тяжесть на плечи и, согнувшись под ней, двинулся вдоль ряда воинов по широкому кругу. Все молча следили за каждым его движением. Он прошел круг, осторожно опустил ношу на землю, воздел руки к небу и обратился к Великому Духу.
Станислава не понимала, что он говорит. Распевные, тягучие слова, казалось, принадлежали другому языку и другому миру. Но стоящие рядом с ней внимательно слушали. Они дышали, как люди, идущие по глубокому снегу. Они переживали танец колдуна так, будто сами танцевали его.
Голос Горькой Ягоды звучал все глуше и глуше, превратился в неясное бормотание и наконец умолк, заглушенный бубном. И тогда колдун снова сорвался с места и полетел вокруг костра. Он летел, как огромная хищная птица, как тень. Бубен в руках Белой Птицы неистовствовал.
И тут до Станиславы дошел смысл танца. Горькая Ягода не просто кружился, подхваченный яростным ритмом. Он рассказывал! Каждое движение, каждый шаг, каждый жест рук повторяли то, что произошло с ней три года назад на берегу уснувшего подо льдом ручья, когда она перешла границу Канады. Колдун и его помощник изображали ее, холодный заснеженный лес и охотников — Большое Крыло и Рваный Ремень. Горькая Ягода показывал всем, как она, обессиленная, свалилась в сугроб и лежала, отрешенно глядя на звезды и ожидая смерть, как те двое нашли ее след, как приблизились, подняли и принесли в лагерь.
Это была пантомима, примитивная, но в то же время, предельно точная, и ее, наверное, поняли бы везде — в Африке, и в Австралии, и на островах южных морей.
В последний раз грохнул бубен — и наступила тишина.
Лишь потрескивал костер, в который женщины время от времени подбрасывали хворост.
Горькая Ягода неподвижно стоял у огня. Рядом с ним, прижав бубен к бедру, застыл Белая Птица.
Круг воинов по ту сторону костра разорвался, и Станислава увидела Высокого Орла.
Он был высок — почти на полголовы выше самого высокого воина племени. А сейчас он казался еще выше из-за султана белоснежных перьев, короной обрамлявших его голову и опускавшихся на спину длинным хвостом. Верхние концы перьев, окрашенные в яркий красный цвет, пылали, точно сами были огнем. От небольших кожаных дисков, прикрывающих уши и украшенных знаком Солнца, опускались на грудь Высокого Орла ленты, вырезанные из шкурок горностая. Куртка из такой же тончайшей замши, как и платье Станиславы, была отделана бахромой и ярким орнаментом, изображающим знаки Весны и родовые символы племени. Леггинсы с широким галуном из цветной шерсти, небольшой кожаный передник и вышитые мокасины завершали наряд вождя.
Следом за ним вышли в освещенный круг самые старые воины и уселись впереди первой шеренги зрителей. В шлемах с громадными буйволовыми рогами, в накидках из медвежьих и волчьих шкур, они выглядели величественно и грозно. К ним присоединился Горькая Ягода, присел рядом. Белая Птица положил перед ним череп бизона с остро отточенными рогами. Лицо Горькой Ягоды, расписанное красной и желтой краской, не выдавало никаких чувств, только ярко блестели щелочки глаз. Будто маска была на его лице, сквозь прорези которой смотрел другой человек.
Ва-пе-ци-са подтолкнула Станиславу вперед.
— Иди туда, Та-ва.
Станислава не помнила, как она шла.
Только жест колдуна дал ей понять, что надо остановиться. Колдун оперся левой рукой о череп бизона, правую вытянул ладонью вниз и заговорил низким голосом.
Он обратился одновременно к ней и к Высокому Орлу.
— Заклинаю вас рогами бизона, опущенными в кровь. Заклинаю огнем, который уничтожает все и оставляет на земле серый летучий пепел. Заклинаю вас темнотой ночи, Небесной Стрелой и когтями серого медведя, которые крошат скалы. Заклинаю и спрашиваю тебя, Леоо-карко-оно-маа, виделся ли ты с этой женщиной по имени Та-ва последнее время?
— Да, — ответил Высокий Орел. — Я с ней виделся.
— Виделась ли ты с ним, Та-ва?
— Да, — ответила Станислава.
— Вы разговаривали друг с другом?
— Да.
Старики, сидевшие до этого неподвижно, шевельнулись, зрители загудели. Глаза колдуна вновь превратились в щелочки. Он поднял руку.
— Вы касались друг друга?
— Да, — ответил Высокий Орел. — Эта женщина перевязала мне рану на груди, которую я получил во время боя с медведем.
Снова движение по рядам, снова гул голосов. Горькая Ягода резко опустил руку. Все затихло.
— Воин, который выходит в одиночку на бой с серым медведем и приносит шкуру к типи женщины, считается женихом этой женщины, если она принимает подарок. Ты приняла подарок любви, Та-ва. Знала ли ты этот обычай?
— Нет, — сказала Станислава. — Я не знала обычая.
Двинулся, заколыхался цветной туман вокруг. Полетели, забились над толпой голоса. Как ветер летели они, удивленные и негодующие.
Горькая Ягода поднял обе руки вверх и закричал:
— Эта женщина — не нашего племени! Она не знает наших обычаев. Она приняла подарки Высокого Орла, не зная, что они означают. Можно ли считать ее невестой Леоо-карко-оно-маа?
— Нет! — заревела толпа.
— Вы все помните слова великого Тенскватавы, брата Текумсе,— продолжал Горькая Ягода, перекрывая голосом гул толпы. — Тенскватава сказал: «Белые люди — злейшие враги индейцев. Их язык лжив. Их поступки — поступки предателей. Кончить все отношения с белыми. Не носить их одежду. Не пользоваться их оружием. Не учить слова их языка. Избегать мест, где они появляются. Только так Свободные могут остаться свободными». Так учил Тенскватава. И мы, следуя учению Тенскватавы, до сих пор остаемся свободными. Еще не было случая, чтобы шауни привел в свой типи белую женщину. Или мы забыли слова Тенскватавы? Или мы уже не идем по следу наших отцов и хотим позволить белым загнать нас в Мертвые Земли?
