Когда старый слуга окончил свои показания, Гагатинто нагнулся к алькальду и шепнул ему несколько слов на ухо, на что тот только презрительно пожал плечами.
— Почем знать! — проговорил эскрибано в ответ на этот немой жест.
— Ладно, посмотрим! — сказал алькальд. И после небольшой паузы добавил: — Я настаиваю, господа, на том, что графиня имела полное право выйти из дому как ей заблагорассудилось, хотя бы даже через окно!
Все присутствующие слегка улыбнулись при этой милой шутке представителя правосудия.
— Но, господин алькальд! — воскликнул возмущенный неуместной остротой судьи Диас. — Доказательством того, что в комнату графини проникли насильно, может служить разбитое стекло в окне, куски которого валяются здесь на земле!
«Этот старый идиот, кажется, не даст мне возможности вовремя позавтракать! — проворчал про себя алькальд, у которого пропал весь интерес к делу, едва он убедился, что из него нельзя извлечь более для себя никакой выгоды. — Я уверен, что мой завтрак давно остыл, и Николаза выходит из терпения, ожидая меня!»
— Что доказывают эти куски стекла?! — спросил он громко. — Разве вы не допускаете, что открытое окно могло очень легко разбиться само, особенно, при таком сильном ветре, какой дул минувшей ночью?
— Почему же именно разбилось стекло, находящееся рядом с задвижкой? — настаивал на своем Диас. — Конечно, его разбили специально, чтобы открыть окно!
— А, черт возьми! — воскликнул алькальд, потеряв терпение и кусая от досады золотой шар набалдашника своей трости, служившей эмблемой его достоинства. — Да кто же из нас, сеньор Диас, имеет право допрашивать — вы или я? Карамба! [9] Вы меня заставляете играть какую-то дурацкую роль!
Гагатинто воспользовался удобной минутой и поспешил вмешаться в разговор.
— Я возразил бы на это нашему другу Диасу, что если бы стекло было разбито с той целью, на какую он указывает, то осколки его должны были упасть в комнату, а не валяться на балконе. Следовательно, оно разбито ветром, как вполне справедливо полагает сеньор алькальд, а может быть, — добавил он с фальшивой улыбкой, — этому был причиной чемодан, который неосторожно просунули через окно; по всей вероятности, графиня не скоро вернется из своего путешествия, судя по количеству вещей, которые она захватила с собой, так как почти все ящики пусты!
Старый слуга грустно опустил голову перед таким несокрушимым доводом, разбивавшим его предположения, и не обратил внимания на последние слова эскрибано. Что же касается последнего, то он мысленно вопрошал себя, не следует ли ему потребовать с алькальда нечто большее, чем панталоны, за эту новую услугу с его стороны.
Алькальд подошел к старому слуге, который продолжал стоять опустив голову, погруженный в грустные размышления.
— Я немного погорячился, — начал дон Рамон, — так как не принял во внимание того сильного горя, какое должен испытывать такой верный слуга, как вы, при столь неожиданном ударе. Но скажите мне откровенно, не мучает ли вас теперь, кроме сожаления о вашей исчезнувшей госпоже, также забота о том, что вас ожидает в будущем? Вы уже стары, слабы и, вероятно, остались без средств к существованию?
— Именно потому, что я уже стар, сеньор алькальд, меня мало беспокоит моя будущность; горе же мое, — добавил старый слуга с оттенком гордости, — чуждо корыстных расчетов, да кроме того, благодаря великодушию моих господ, я могу безбедно прожить остаток моей жизни, но я был бы счастлив, если бы мог отомстить за жену своего господина!
— Одобряю вполне ваши чувства, — подхватил алькальд с сочувственным видом. — Вы вполне заслуживаете уважения за вашу преданность, сеньор Диас…
Затем, переменив сразу тон, он продолжал:
— Эскрибано, внесите в дело, что сеньор Диас выступает гражданским истцом против похитителей госпожи, так как, милостивые государи, нет более сомнений в том, что здесь совершенно преступление, и мы обязаны дать нравственное удовлетворение самим себе и этому почтенному старцу, отыскав и подвергнув достойному наказанию виновников преступления!
— Но, сеньор алькальд, — воскликнул удивленный старик, — я вовсе не имел намерения выступать гражданским истцом!
— Берегитесь, старец! — воскликнул дон Рамон торжественным тоном. — Если вы будете отрицать то, в чем только сейчас дали показания, то лично против вас могут появиться весьма веские улики! Так, например, как мне только что справедливо заметил мой друг Гагатинто, относительно лестницы, посредством которой вы забрались в комнату графини: она указывает на преступные намерения с вашей стороны; положим, вы, возможно, и не способны ни на что дурное, охотно верим, но для вас же будет лучше выступить в качестве обвинителя, а не обвиняемого. Спустимся, господа, вниз и убедимся лично, не осталось ли под окном каких-нибудь улик, могущих навести нас на след злодеев!
Незадачливый Хуан Диас, неожиданно попавший в безвыходное положение, из которого мог выбраться только ценою растраты своих маленьких сбережений, грустно опустил голову, но вскоре смирился со своей судьбой, видя в ней перст Божий и надеясь, что его жертва принесет какую-нибудь пользу его господам.
После подробного осмотра почвы около балкона все убедились, что на ней не осталось никаких следов.
Не обошлось и без волнения: при осмотре окрестностей замка под одним из утесов нашли спящего человека; это был не кто иной, как наш старый знакомый Хосе. Пробужденный неожиданно ото сна, солдат придумал очень ловкую увертку, чтобы отвязаться от сыпавшихся на него со всех сторон вопросов о том, не видел ли он чего-нибудь ночью. Вместо прямого ответа, он неожиданно обратился к алькальду с просьбой одолжить ему денег на хлеб, что было с его стороны немалой дерзостью, принимая во внимание жадность алькальда.
Эта неприятная просьба заставила дона Рамона поспешно ретироваться, оставив в покое нашего Сонливца. Что поделаешь с таким чудаком? Алькальд счел необходимым дать ему хорошенько очнуться и не задавал более никаких вопросов.
Таким образом, на этот раз пришлось отказаться от всяких дальнейших допросов по делу графини де Медиана.
Вечером того же знаменательного дня по морскому берегу печально блуждали две фигуры, старательно избегая друг друга.
Один из них был опечаленный Хуан Диас, поставивший крест на своем маленьком капитале, готовом растаять в руках правосудия; он настойчиво искал следы своей госпожи. Другой был Гагатинто, но Гагатинто мрачный, как ночь: алькальд воспользовался неосторожностью своего эскрибано, поступившего слишком опрометчиво, дав клятву до выполнения алькальдом обещания относительно панталон цвета бычьей крови. Находчивый дон Рамон предложил своему подчиненному вместо них довольно старую шляпу, от которой тот с негодованием отказался.
Гагатинто оплакивал на морском берегу свои погибшие мечты, проклинал свою непростительную доверчивость и сожалел о ложной клятве, не принесшей ему никакой выгоды. Он обдумывал вместе с тем печальную необходимость удовольствоваться шляпой взамен панталон, которые он заслужил с таким трудом.
III. КАК ХОСЕ ЗАГЛАДИЛ СВОЙ ПРОСТУПОК
Когда Хосе неожиданно раскрыл секрет капитана Деспьерто, из которого по возможности извлек для себя пользу, он не подозревал, что его начальник скрывает от него еще что-то. Однако совесть упрекала солдата за недобросовестное исполнение обязанностей, а потому, желая загладить свой проступок, он явился к дону Лукасу с просьбой назначить его снова на ночное дежурство и, само собой разумеется, получил разрешение. Как и в предыдущий раз, микелет решил не смыкать глаз всю ночь, вопреки ожиданиям дона Лукаса.
Мы оставим Хосе пока на его посту и займемся тем, что происходило на берегу недалеко от бухты Энсенада.
Ночь выдалась такая же темная и туманная, как и предыдущая; кругом все было безлюдно и молчаливо. Но вот около десяти часов вечера вдалеке показалось парусное судно и вскоре вошло в лабиринт прибрежных скал. По своему виду оно подпадало под разряд военных судов. Судно лавировало с таким искусством и ловкостью, что им, видимо, управляла опытная рука, отлично изучившая курс, которым шло судно. Пройдя узким лабиринтом меж скал, где море ревело и пенилось, ударяясь о камни, судно вошло в обширную бухту, совершенно тихую, где волны лишь лениво и почти бесшумно лизали песчаный берег.
