Гиллель боком миновал установленные между колонн узкие столики, забитые графинами, глиняными жбанами и маленькими флакончиками с прикрепленными к пробкам рецептами. В дальнем конце подвала, возле массивного стеллажа с альбареллями[18] и серебряными сосудами, в которых хранились самые редкие, дорогие лекарства, возился человек. Там же у стены стояли сундуки, наполненные добром принесенным из лаборатории, и компактная печь алхимика.
Заметив его, человек устремил на старика пронзительный взгляд. Мягкий свет свечи сглаживал грубые черты его лица. Рыжеватая бородка с густыми бакенбардами, казалось, пылала словно хвост феникса. Нетрудно было догадаться, что это немец. В белой рубахе и потертых чулках он стоял на одном колене и возился с высоким деревянным механизмом. Ему было за тридцать. Гиллель взял его в помощники два месяца назад, когда тот только появился в Севилье. Назвавшись Иоганном из Книтлингена, немец рассказал, что он исследователь и алхимик, в доказательство процитировав несколько глав из «Зеркала Алхимии». Гиллель никогда не пускал в дом проходимцев, к тому же у него уже были два шустрых подмастерья, которые работали от восхода до заката. И все-таки что-то в том неистовом пламене, которое пылало в глазах Иоганна, заставило его изменить привычке. Немец оказался трудолюбивым и пунктуальным. Скрупулезно подходил к любому делу и всегда выполнял его в срок. Трудился за еду и кров. Денег не брал, называя их совместную работу «обменом искусствами». Гиллель вскоре понял, что надолго задерживаться в Испании этот странствующий алхимик не собирается, и окончательно успокоился.
— Все в порядке? — с легким акцентом спросил Иоганн, пристально посмотрев на старика.
— Да, — тяжело вздохнул Гиллель. — Опять кого-то убили.
— Что за народ, — покачал головой немец, возвращаясь к работе. — Не пойму. Резать друг друга с такой любовью… Что испанцы, что итальянцы. Неужели честь для них важнее жизни?
— Мне это только на руку. Чем больше ран, тем больше клиентов.
Немец хмыкнул, и медленно повернул рычаг устройства. Массивная доска, закрепленная на винтовом стержне, медленно опустилась на плоскость под ней. Иоганн кивнул в знак того, что все готово и отошел к столу, где на деревянных противнях лежали сотни крошечных прямоугольников.
— Только представь себе. Это будет первая аптека, где составы и рецепты будут печатать как книги.
— Отнюдь не первая, — улыбнулся немец.
— Пусть так, но все равно сей шаг в будущее не останется без внимания. Сколько можно скоблить бумагу пером? В Испании этим занимается едва ли не каждый проходимец умеющий выводить собственное имя. За печатными книгами будущее!
— Да-да, — бегло отозвался Иоганн, отбирая пинцетом крошечные металлические литеры. — Какой состав печатаем первым?
— Думаю, начнем с мазей. Собери пока название моей аптеки.
— Может, сразу начнем с процесса создания философского камня?
— А тебе известен способ?
— Разумеется.
Гиллель улыбнулся. Сколько поколений алхимиков, начиная со времен древней Греции, пытались найти сей мифический артефакт, а сколько шарлатанов погорело на этом, получая из меди и цинка сплав, по цвету очень похожий на золото. Люди тратили состояния, чтобы узнать секрет философского камня или эликсира жизни. Некоторые прибегали к помощи греческих манускриптов, пытаясь найти ответ в колыбели, где зародилась сама алхимия. Другие заходили еще дальше, отправляясь в Египет. Причем доподлинно никому не было неизвестно, что вообще представлял собой этот злополучный философский камень. Может металл, может жидкость, а может и вовсе что-то духовное, неосязаемое. Однажды дошло до нелепого. Один молодой алхимик, помешавшийся на учении названного Гебера, долго экспериментировал с «царской водкой»[19] и в итоге пришел к выводу, что способен получить философский камень путем расщепления человеческой плоти. Безумец отсек запястье своему помощнику и поместил его в сосуд с водкой. Добро пожаловать на борт «Корабля дураков». Зато правители во все времена покровительствовали алхимикам, но такая служба была полна опасностей. Алхимика ведь любят и боготворят только до тех пор, пока он говорит, а когда переходит к делу, всем стразу становится понятно, что очередной «мастер» способен лишь языком чесать.
Гиллель увлекся алхимией с детства, но никогда не пытался заниматься такой ерундой как «излечение неблагородных металлов» или выращивание гомункулуса. Насколько он знал, Иоганн тоже. Однако оба утверждали, что знают секрет создания философского камня или хотя бы догадываются о нем. Какой уважающий себя алхимик признается в обратном? Однако, взглянув правде в лицо, надо признать, что мистический камень никому не подвластен и никогда не будет найден. Моше[20] и тот преуспел лишь в увеличении массы золота, за счет неблагородных металлов. Сам Моше! Куда уж ему — жалкому конверсо или этому немецкому проныре равняться на вождя народа израильского.
— Какие формы, — тем временем восторгался Иоганн, составляя слова из крошечных литер. — Потрясающая точность. Сам Шеффер позавидовал бы. Ювелир потрудился на славу. Наверное, итальянец. Как вам только удалось достать такой набор?
— Надо отдать должное моему брату Ицхаку и его компаньону Якопо. У ростовщиков большие связи, друг мой. Достанут все что угодно и откуда угодно.
— Да и сам станок неплох. Научились, наконец, механизмы делать. Жаль, только состав чернил не меняется. По-прежнему смердят как кусок навоза.
— По-твоему это механизм? Так, жалкое подобие…
— Скажешь тоже. Не забывай, кто его придумал. Кто подарил всему миру печатную книгу. — Иоганн гордо выпрямился и ткнул себя пальцем в грудь, словно это великое изобретение было плодом его мысли. — Мы! Немцы. Может изобретения Леонардо для тебя тоже подобие… чего-то там.
— На твоем месте я бы гордился другим своим предком. Уж он-то на голову выше Гуттенберга и Леонардо.
— Кто же он такой?
— Я слышал, что Леонардо пытался создать человекоподобное существо из металла и дерева, — вкрадчиво молвил Гиллель. — Но у него так и не получилось.
— Потому что это прерогатива господа, а не ученого.
— Отнюдь. Если есть способ вырастить гомункулуса, то почему же нельзя создать механизм, способный подчиняться воле человека. Опираясь на опыт Альберта Великого, я могут с уверенностью сказать, что такое возможно.
— Так вот кто этот таинственный гений, — улыбнулся Иоганн. — И что же Альберт Великий смог создать такое, что не получилось у Леонардо?
