Смотритель и её маяк - Варвара Александровна Фадеева

Уютно поскрипывают старые деревянные двери, приглашая в убежище от шелестящей грозы.

Щёлкает замок.

Захожу с улицы и, отряхнув зонт, отправляю его в кованую подставку. Капли на тёмно-синем фоне смотрятся как звёзды, и теперь можно загадать очень много желаний.

Сбрасываю с головы капюшон жёлтого дождевика и отряхиваю волосы. Они едва достигают плеч и сейчас это радует, ведь иначе кончики тут же собрали бы с них всю влагу.

Пока снаружи волны с брызгами разбиваются о скалы, высокий белый маяк натужно стонет от бури.

– Вот только не надо строить из себя одинокого страдальца – ты сам меня туда послал! – заявляю в ответ, вешая на крючок жёлтый плащ с эмблемой на плече.

– Такова моя роль – посылать своих смотрителей на край света, чтобы донести огонёк до нуждающихся, – произносит исполненным драматизма голосом появившийся на лестнице блондин лет девятнадцати, мой ровесник. Для усиления эффекта он приложил руку к груди, поверх безупречной белой рубашки и жилета.

– На этот раз ты просто захотел печенюшек, – проворчала я, доставая из кармана его любимые Custard cream.

– Истинно так! Разве могу я нести свет, не имея ресурса?

– Да, особенно если ты вспоминаешь об этом прямо перед началом грозы.

Я снимаю веллингтоны 1 и ставлю их на полку, поправляю тёмно-синюю юбку с рисунком звёздного неба и полосатую кофту.

– А когда ещё, Айзи? – недоумевающе переспрашивает юноша. – В такое время нужно светить ярче всего!

На это я лишь хмыкаю.

– Твоя логика безупречна, как всегда.

– Рад слышать, что в этом мы согласны. Проходи, погрейся у печки, – приглашает он, указывая на одно из двух уютных кресел возле чугунного цилиндра с фигурной дверцей. – Я приготовил свой фирменный апельсиново-чабрецовый чай.

– О, мой любимый, – не сдерживаю улыбку и сразу оттаиваю, протягивая ноги к огню и получая в руки большую белую чашку. Вдыхаю аромат цитруса, специй и трав, утопая в мягкости красной обивки. Уже с прикрытыми веками уточняю: – Мне нужно подняться наверх?

– Не волнуйся, я справляюсь. Благодаря твоему печенью – светить огню не хуже ясного солнца.

Прячу усмешку в чашке и киваю, отогревая продрогшие пальцы.

Локлайт или Локшайн, как кому удобнее, отпивает из своей кружки и щурится на огонь.

Кем является этот парень, знает мало кто, да и ему самому не слишком хочется разрушать ореол таинственности.

Это – единственный мрак, который он предпочитает не рассеивать.

Правда ли блондин – человеческое воплощение маяка, сказать сложно. Кто-то заявляет, что младенца нашли на пороге и он вырос тут, а потому всем духом сросся с этим зданием и получил его имя. Кто-то – что он мастерски меняет обличия и живёт здесь с самого момента закладки, являясь таинственным духом.

Наверняка я могу сказать лишь одно: до меня маяк долгое время стоял пустым, едва не заброшенным. Это место прозвали Локлайтом за то, что двери его открывались далеко не каждому.

Мне они распахнулись настежь.

Едва ли в главном маячном управлении питали хоть какие-то надежды, назначая меня смотрителем. Вручили ключ, дали билет и чуть не насильно отправили в путь-дорогу. Конечно, ничего не сказав о возможном живом бонусе к высокому зданию на скалистом утёсе.

Как только я оказалась на пороге, Лок встретил меня как желанного гостя. Синие как море глаза сияли юношеским азартом.

– Я так давно тебя жду, ты представить себе не можешь! Все эти старики, которые только и делают, что сидят на месте да не выезжают дальше ближайшего городка… Им ведь и не поручишь ничего!

– Стой-стой, а тебя-то как зовут? – притормозила я, пряча ключ в карман и думая, куда бы сумку поставить.

– Я – Локлайт 2. Или Локшайн, – поспешно представился он, пожав мне руку, и доверительно сообщил: – Есть ещё пара-тройка местных названий, но там язык сломаешь.

– Это маяк так называется, – заметила я, изогнув бровь.

– Ну, да, всё верно, – кивнул он, тряхнув копной светлых волос, и уточнил, словно этот вопрос больше не требовал объяснений – А ты?

– Айзлинг Флетч.

– Закрытый свет и Мечта 3. Это уже звучит как начало чего-то грандиозного!

– Первым делом, полагаю, грандиозной уборки, – хмыкнула я. К значению своего имени я всегда относилась скептически, хотя и признавала, что у меня довольно мечтательная натура. – Слыхала, тут уже не один год нет постоянного смотрителя, только заходяги.

– Ой, да забудь! Всё в полном порядке! – отмахнулся он.

Я выразительно посмотрела на слой пыли, на котором можно было рисовать картины, и шали паутин, плотности и щедрости которых могла позавидовать всемирная сеть Интернет. Которая здесь, к слову, ловила через раз, с перекувырком и перепадвыпадом.

– Да. Я вижу, – только и пробормотала я, но последовала за своим проводником.

Его безупречный жилет цвета ночного неба, выглаженная рубашку, от которой слепило глаза, и идеально сидящие брюки заставляли меня удивляться, как он умудряется выглядеть здесь настолько щеголевато. Я-то и не думала наряжаться для приезда в такую глушь: надела удобные джинсы и кофту – и вряд ли у меня в чемодане завалялась пара-тройка деловых костюмов.

– А ты здесь живёшь? – на всякий случай уточнила я, покосившись на его начищенные ботинки, почти невесомо касавшиеся ступеньки за ступенькой. Сохранить одежду в прекрасном состоянии – это одно, но чтоб и на обуви ни пятнышка… Нет, это определённо мастерство!

– А где ж ещё?! – переспросил он так, словно это было само собой разумеющимся.

Я нахмурилась, даже не зная, что на это сказать.

– Что ж, надеюсь, мы уживёмся.

Парень беспечно отмахнулся, пока мы поднимались по круговой лестнице всё выше.

– О, разумеется, мы уживёмся! Ты чай любишь?

– Он течёт по моим венам, парень, – хмыкнула я, проводя рукой по железным перилам. – Я однажды в детстве потеряла пачку чая и решила, что чтоб найти его, надо мыслить, как чай, действовать как чай… Быть чаем! – поведала я, взмахнув руками. – Так и повелось.

– О, значит, я буду звать тебя Чай с ромашкой. Иногда, не всегда, – поспешно добавил он, увидев удивление на моём лице.

– Почему с ромашкой? – уточнила я, оторвавшись от лицезрения бежевых стен и поглядев на собеседника.

– У тебя в глазах солнце, – легко пояснил он, заставив меня смущённо потупиться. Радужки у меня и впрямь были янтарного цвета, но такого сравнения слышать не доводилось. – А в центре каждой ромашки, в белом венке, живёт капля солнца. Потому и говорю, что мы поладим: свет,