— А? — встревоженно сказал Пирс и даже сбился со счета. Потом вспомнил, что возвращается домой, причем далеко не бедным, и усмехнулся. — Ступайте, моя дорогая. Там еще осталось полкруга отменного «Стилтона», коробка печенья и немного солонины. А впрочем, несите все, что найдете, мы не откажемся, правда?
Я проследил взглядом за Клэр, когда она побежала вниз по трапу, а потом — через палубу. Ее волосы развевались, стройные ноги мелькали под матросской тельняшкой с чужого плеча, причем такого, что она была для Клэр как платье. «Та, кому ты дороже всех».
Что-то зашевелилось во мне, как при первых движениях пораненной руки или ноги, когда с нее снимают пластырь или швы, — пока медленное и болезненное, но обещающее со временем выздоровление.
— Знаешь, — заметил Джип, наклоняясь над штурвальным колесом, — Клэр, может, и права, только есть и другой путь, Стив. По-моему, он даже лучше. Оставайся-ка здесь, на Спирали. Не погружайся ты снова в Сердцевину. Оставайся с нами, с Молл и со мной. Мы уж присмотрим, чтобы ты встал здесь на ноги, и скоро — сам увидишь — тебе удержу не будет! Жизнь здесь не такая, как та, которой ты жил раньше. Она может быть сплошным праздником, и он будет продолжаться столько, сколько ты захочешь. Подумай о бесконечных мирах, что ждут тебя здесь! И тебе больше никогда не придется плавать за конторским столом.
Пирс что-то прогудел в знак согласия. Ле Стриж только фыркнул. Молл продолжала играть.
— Джип, — сказал я, — это страшно лестно для меня. Огромное тебе спасибо, миллион раз! Черт, у меня никогда не было таких друзей, как ты и Молл. И — да, понимаю, здесь откроется совершенно новая жизнь. Но… я не знаю. Я разрываюсь. — Я посмотрел вслед Клэр, чей силуэт на мгновение высветился в дверях каюты Пирса. — Если я вернусь… Ты говорил, она ничего не вспомнит. Несколько дней — и все это исчезнет. А что будет со мной? Я спрашивал тебя об этом раньше. Теперь у тебя есть время, чтобы ответить.
Джип даже присвистнул:
— Ай да вопросец! Я же говорил, это зависит от многих вещей. От очень многих вещей. От того, что ты за человек и как ты меняешься. От того, сколько ты захочешь помнить и как сильно будешь стараться не забыть. А может, и от того, насколько часто ты будешь освежать свою память.
— Ты хочешь сказать — возвращаясь сюда из Сердцевины?
— Именно. Но и в этом есть свои проблемы. Люди, у кого такое вошло в привычку, — что ж, они, конечно, все помнят. И тогда начинают склоняться к тому, чтобы забыть именно Сердцевину. Может, не совсем… но она вроде как начинает ускользать, если на нее не смотришь. Время ослабляет свою хватку — проходит год, два, даже больше с тех пор, как в последний раз их настигал вечер. До тех пор, пока они не замешкаются так надолго, что никакая навигация уже не сможет вернуть их точно в то место и время, где они оказались когда-то раньше. До тех пор, пока — и даже скорее, чем может показаться, — они не начинают забывать — и в один прекрасный день обнаруживают, что забыли.
Мне показалось, что в его голосе на сей раз звучало нечто иное, чем только обычное добродушие.
— А как было с тобой?
— У меня была жена, — произнес он ровным тоном. — Жены моряков, они привыкают к тому, что мужья уезжают далеко и надолго, но если бы я знал, как долго это будет, может быть… Тьфу, наверное, все-таки знал. Нельзя иметь все сразу. И я скажу тебе честно, Стив, отвечая на твой вопрос. Да, более чем возможно, что ты забудешь. И сейчас, может быть, у тебя единственная возможность.
— Это так, — подтвердила Молл, продолжая играть.
Появилась Клэр с подносом, уставленным всевозможной снедью. Я не мог не заметить высокой груди под тельняшкой и линии бедер, когда она поднималась на палубу, легкого золотого блеска в волосах, когда она наклонилась, чтобы поставить поднос. Молл тоже следила за ней и неожиданно пропела звонким голосом строфу из баллады, мелодию которой наигрывала.
Тому, кто скрытен, немилосерд
и с пустою мошной притом,
скажи: — Ступайте-ка мимо, сэр,
не стойте с открытым ртом!
Я снова вздохнул. Душа моя не была открытой нараспашку, содержимое карманов таяло; правда, я не жалел ни о едином пенни. Клэр улыбнулась, словно принимая к сведению то, о чем пропела Молл, и, усевшись рядом, принялась потчевать меня чем-то вроде паштета, намазанного на бисквит.
— Не знаю, — продолжал я, когда рот у меня уже не был набит. — Какой трудный вопрос — труднее и быть не может. Господи, я прямо разрываюсь. Почти в буквальном смысле, — добавил я, почувствовав, как рука Клэр крепче сжала мою, и ощутив силу невысказанных слов. — Но как мне кажется…
Они все наклонились вперед в ожидании моего ответа. Это было поразительно и само по себе замечательно: стало быть, я что-то для них значил. И если разобраться, они значили для меня не меньше — даже в известном смысле этот злодей Ле Стриж. Вдобавок золото золотом, но я оставался в неоплатном долгу перед ними.
— Мне кажется, что в той жизни, которой я жил, в старой жизни, я многое испортил, наделал массу ошибок. И совершенно случайно вышло так, что не наделал ошибок вдвое худших. Но игра еще не закончена, так? Новую жизнь, которую вы мне предлагаете, — я ведь тоже могу ее загубить, разве нет? Только последствия будут хуже, бесконечно хуже. Господи, да почти так и получилось!
Я содрогнулся при мысли, кем я мог бы стать.
— Получилось так, что я оказался совершенно открыт для зла в одной его ипостаси. Значит, лучше будет мне убедиться, что я не столь уязвим для других его проявлений, прежде чем снова окажусь в тех местах, где оно обитает. Я не хочу с вами расставаться, но мне кажется, что лучше поступить так. Я должен вернуться назад, чтобы как-то наладить мою первую жизнь. И тогда, может быть, я позволю себе думать о другой жизни. Я постараюсь ничего не забыть! Я постараюсь не потерять связь с вами — и, может быть, у меня это выйдет. Ну, а нет — значит, так тому и быть. Может быть, так будет лучше для всех нас.
— Прекрасное решение, — спокойно произнесла Молл. — Оно может принести тебе даже больше пользы, чем ты думаешь, мой Стивен. Я… я не забуду.
— Да, в этом есть резон, — сдался Джип. — Здесь, на Спирали, и вправду встречаются не очень хорошие ребята. Мы не можем позволить тебе летать здесь, как бомбе, готовой разорваться по воле всякого, кто ее поймает. Что ж — ступай! — Он вздохнул. — Забудь про все остальное, если так надо, но не забывай про Порт и Дунайскую улицу. И помни таверну! Прямо выруби это в своей памяти. Тогда, может быть, останется и все прочее. А когда созреешь, продолжай искать свой путь и в конце концов найдешь его, если по-настоящему захочешь. Но до тех пор… Что ж, думается мне, самое лучшее для тебя — держаться подальше…
