Сорвавшись с кресла, Васильев открыл стеклянные дверки серванта, когда-то заставленного хрусталем и чайными сервизами, где теперь одиноко пылилась прислоненная к чашке, Колькина юношеская фотография. Он помнил даже тот день, когда был сделан снимок, первого сентября восемьдесят седьмого года. Это был первый день их знакомства, теплый, совсем не осенний, искрящийся от солнца, переполнявших чувств и надежды денек. Грибов с папкой под мышкой стоял у колонн института и целеустремленно смотрел куда-то мимо камеры, и лицо его, не в пример теперешнему, было по настоящему одухотворенно и счастливо.
— Смотри! — он сунул фотографию Кольки.
Грибов скрежетнул зубами, глаза его влажно заблестели.
— Эх! — с придыханием выдохнул он, отстраняясь от карточки, и прибавил со злостью обреченного. — Водки бы…
— Дурак, — только и сказал Васильев, кладя фото на диван. — Я сейчас уйду, но ты, ты запомни — каждый сам кует свое счастье!
Он направился к входной двери. Грибов высунулся из зала и угрюмо бросил вдогонку:
— Ты зачем приходил?
— Работу хотел тебе предложить. Ненадолго, на месяц, правда, да чего теперь…
— Погоди… Что за работа, я… я на любую согласен.
— Не знаю, — сказал Васильев, с сомнением глядя на него. — Получится ли? Думал, ты на время отпуска подменишь меня, а там глядишь и…
— Преподавать?! — округлил глаза Грибов. — Если историю, так я могу… ты же знаешь…
— Сможешь? Памятьто не до конца еще пропил? Ну-ка, вопрос тебе на засыпку: в каком году возник «Союз спасения» и кто его возглавил?
— Да я что, совсем?..
Грибов встряхнулся, в глаза его сверкнули живые искры.
— В 1816 году. А возглавил полковник Генерального штаба Александр Муравьев.
— Кое-что помнишь, — хмыкнул Васильев. — А скажи мне, когда…
— Не надо!.. Я пью, но с памятью у меня нормально.
— Допустим, — Васильев прошел мимо него и, распахнув без спроса дверки, заглянул в платяной шкаф. — Вещички приличные есть? Не в рабочей же робе покажешься абитуриентам?
— Все есть! Вот…
Николай метнулся в смежную комнату, загремел шкафом и выбежал в коридор, таща вешалку с закрытым полиэтиленовым мешком костюмом.
— Я после ухода из института его ни разу не надевал.
Васильев еще раз оглядел с головы до ног его, в задумчивости почесал висок.
— Ну, что ж… Помыться, побриться, прическу уложить, и будет ничего. Только спиртного ни-ни! Вообще о нем забудь! Приводи себя в порядок, я на той неделе за тобой заеду. И имей в виду, на мою мадам Маньжуйскую ты должен произвести самое благоприятное впечатление. Усек?
— Усек, — с поспешностью кивнул Грибов и, широко улыбнувшись, протянул ему на прощанье руку.
— Присядем на дорожку? — предложила Ирина, выкатив в прихожую раздутую сумку на колесиках.
Васильев, зашнуровав туфли, разогнул спину и сверился с часами.
— А не опоздаем в аэропорт?
— Все равно такси еще не подъехало.
Он не стал спорить по пустякам, опустился на баул, выждал несколько ритуальных секунд.
— Все! — решительно заявил он, поторапливая девушку. — Спускаемся во двор.
Он едва оторвал сумку от пола и выволок на площадку, к лифту. И чем она только ее набила? Кирпичами, что ли?
Желтая, с шашечками на кузове, «Волга» подкатила к подъезду в тот момент, когда Васильев, стараясь не сломать ненадежные ролики, перекатывал огромный баул через порожек.
— Слава богу! — с видимым трудом засунув его в хищно распахнутый багажник, он развез по лбу выступившие от усердия капельки пота. — В Шереметьево, — сказал водителю, усаживаясь на переднее сиденье.
— Набрось ремень, — пробурчал тот и с хмурой миной врубил передачу…
В аэропорт они добрались незадолго до начала регистрации. Возле стойки, обставившись чемоданами, ждали Борисов и Морозов. Саныч выглядел как заправский турист. Он был одет в безрукавку болотного цвета и в великоватые шорты, которые смотрелись потешно при его худых волосатых ногах. Дополнял картину висевший на шее фотоаппарат. На Борисове, чему Владимир ни сколько не удивился, были неизменные затертые джинсы, с которыми он не расставался, наверное, последние лет пять, и полосатая футболка.
— Опаздываете, молодежь? — встрепенулся, завидев его, Саныч. — Времечко-то поджимает.
— Да вы что, Виктор Александрович?! — усомнилась Ирина. — Больше ж часа еще до вылета.
— Ах, детка. Вы забываете про некоторые формальности: таможня, досмотр…
От барной стойки за ними внимательно наблюдали. Максим, отпив пенящееся пиво из хрустальной литровой кружки, бросил взгляд через плечо, потом негромко сказал приятелю.
— Видишь наших клиентов?
Колесников неопределенно угукнул, глотком допивая остатки пива. Передав пустую кружку бармену, слез с вращающегося сиденья.
— Что, уже идем? — заторопился Максим, давясь янтарным напитком.
— Чуть позже. Ты побудь здесь, а я сейчас…
У стойки, где на электронном табло беспорядочно замельтешили буквы, слагаясь в сообщение: «Рейс 1654 Москва — Гавана», образовывалась очередь…
Получив назад билет с проставленной отметкой, Васильев воздвиг на весы баул, подсчитывая в уме, в какую копейку ему обойдется излишний вес. Скользнув взглядом по стрелке, служащая ничего не сказала, и транспортир повез багаж в досмотровое отделение.
Процедуру заполнения таможенных деклараций прошли без сучка. Таможенник, просмотрев предоставленный Ириной заполненный бланк, задал дежурные вопросы насчет оружия и наркотиков. Ирина мило улыбнулась и заверила, что с ее стороны никаких нарушений нет. Но за спиной таможенника нарисовался человек в гражданском, что-то негромко сказал ему, с подозрением вперившись в сумку.
— Какие-то проблемы? — она почувствовала легкое волнение.
— Ничего особенного. Обычная процедура. Будьте добры, пройдемте в досмотровую комнату.
— А в чем собственно дело?! — возмутился за ее спиной Васильев. — Это наши личные вещи…
— Ничего особенного, — ласково повторился таможенник. — Небольшая формальность.
Сняв безразмерную сумку с ленты, Владимир потащил ее в открывшуюся дверь. Посреди комнаты стоял большой стол; внимая настойчивой просьбе таможенника, он взвалил баул на него.
— Откройте, пожалуйста, — подчеркнуто вежливо попросил таможенник.
С визгом разъехалась молния, Васильев выкладывал на стол свертки, не беря в толк, к чему к ним придрались? У стола появился гражданский, что намекнул служивому тщательнее досмотреть пассажирку, повертел в руках прозрачный пластиковый бокс от фотоаппарата.
— А это что такое?
— Устройство для подводных съемок, — дал пояснение Васильев, которому происходящее нравилось все меньше и меньше.
Гражданский кивнул с видом знатока, отложил футляр в сторону, вытащил из сумки черный полиэтиленовый пакет:
— А что здесь?
— Мой купальный костюм, — язвительно поджала губы Ирина. — Развернуть?
Сумку пришлось разобрать до самого дна. Таможенник, перерыв вещи, не нашел ничего запрещенного, по щекам его поползли пунцовые пятна.
— Приношу свои извинения, — через силу выдавил он (гражданский к тому времени уже смылся), отходя от заваленного барахлом стола. — Можете складывать.
— Спасибо, что разрешили!.. — не удержалась от подначки Ирина.
После унизительного обыска их пропустили вне очереди. Уже в отстойнике, где ребят дожидались не на шутку встревоженные коллеги, Владимир дал волю чувствам.
— Черт знает что! — выпалил он, упав на пластмассовое сиденье. — Обыскивали как жуликов, в самом деле… Да какое право…
— Таможня, — посочувствовал Борисов, сажая на переносицу солнцезащитные очки. — И ничего не попишешь.
… Максим, сидевший на краю ряда, толкнул Колесникова.
— А этих-то, слышь, тормознули… Интересно, чем они не понравились?
— Много будешь знать, скоро состаришься, — ответил тот, листая модный журнальчик с обнаженными дивами.
Спустя несколько минут ожидания, к стеклянным дверям отстойника подрулил автобус, гостеприимно раздвигая двери. Забрав вещи, пассажиры с гамом переместились в его салон.
Приветливая стюардесса у трапа, выборочно просматривая билеты, пропустила народ на борт. Зашумели турбины, тягач взял на сцепку переднее шасси и потащил Ил — 86 на взлетную полосу.
Загорелась надпись на английском, предписывая пассажирам не покидать своих мест и пристегнуться ремнями. Шум набирающих обороты моторов заложил уши. Неведомая сила вдавила людей в мягкие кресла, самолет начал долго разбегаться, и когда уже казалось, что он никогда не оторвется от полосы, тяжело взмыл в небо.
Сидя у овала иллюминатора, Васильев скосил взгляд под крыло, где раскинулась на всем видимом пространстве Москва, и где блеснули золотым великолепием купола храма Христа-Спасителя; самолет лег на крутой вираж, вздымаясь к облакам.
