Сидя у овала иллюминатора, Васильев скосил взгляд под крыло, где раскинулась на всем видимом пространстве Москва, и где блеснули золотым великолепием купола храма Христа-Спасителя; самолет лег на крутой вираж, вздымаясь к облакам.
Не успело погаснуть световое табло, в проходе появилась бортпроводница с сервировочным столиком, заставленным всякой всячиной. Борисов подозвал ее к себе, купил плитку шоколада и бутылку шампанского. По щедроте душевной, стюардесса выделила четыре разовых стаканчика.
Содрав золотинку, Борисов открутил проволочную оплетку и, придерживая пробку большим пальцем, стал понемногу ее сдвигать. Соседка его отклонилась, не желая попасть под фонтан брызнувшего через горлышко теплого шампанского. Гусарского салюта Борисов, знавший толк в застольных делах, не допустил. Разлив вспенивающееся шапкой вино по стаканчикам, передал Васильевым и Санычу.
— Ну, друзья! — пафосом сказал он, поднимая тост. — Выпьем за успех нашего безнадежного дела!
* * *
На шестом часу полета большинство пассажиров уже впало в дремоту. Откинув поудобнее спинку кресла и накрыв лицо газетой, булькал горлом Саныч. Дремал Борисов, на плече его пристроила кудрявую головку спавшая соседка.
Отвернувшись от иллюминатора, за которыми бесформенно громоздились ватные облака и сверкало до рези в глазах лучистое солнце, Васильев в который раз перебирал содержимое папки.
Вслух он свои сомнения не высказывал, но, положа руку на сердце, не верил в успех предстоящего мероприятия, настолько фантастичным оно ему виделось. Скрупулезно собранные и подшитые в папку бумаги лишь теоретически доказывали существование пиратских сокровищ. Научной стороны вопроса он не хотел и касаться, потому как таковой здесь и не пахло. У них нет ни единого шанса, и не нужно себя обманывать. Почему же он согласился на уговоры Ирины и сидит сейчас в мягком кресле парящего на высоте десятка тысяч метров аэробуса, а не в душной аудитории, где ломают головы над билетами вчерашние школьники? А вы бы отказались провести отпуск в райском уголке земли, как недавно заметила Васильеву Ира, а не на дачных грядках в борьбе за урожай, где единственный доступный водоем — совхозное озеро с мутной вонючей водой и плавающими утиными перышками, и плюс ко всему за казенный счет?..
Вспомнив лицо Маньжуйской, когда в ее кабинет он буквально втолкнул перетрухнувшего Кольку, он улыбнулся. И хотя выбритый, благоухающий одеколоном он уже разительно отличался от того Грибова, каким увидел его неделю назад Васильев, неуверенность так и сквозила в нем. Прежде чем подписать заявление, Ванесса лично проэкзаменовала его. Сняв с полки учебники, она в течении минут сорока гоняла его по всем разделам. Васильев, ожидая в приемной, сидел как на иголках, волнуясь за Грибова. Напрасно, как оказалось. Из кабинета Николай вышел просветленный, словно только что сдал самый главный в жизни экзамен…
Шумно вздохнув, он убрал папку за прорезиненную сетку кресла.
— Ты плохо переносишь полет? — коснулась его Ирина.
Он пожал плечами: самолет иногда проваливался в воздушные ямы, ощущение не из самых приятных. К тому же, насмотревшись в «Новостях» о столь частых авиационных катастрофах, он ловил себя на мысли, что прислушивается к мерному гулу работающих за бортом турбин: не изменился ли звук, все ли в порядке.
— Возьми конфету, помогает.
Он с благодарностью взял округлую подушечку леденца, пососал.
— Ничего, — распробовав, чмокнул ее в щеку, — кисленькая…
— Мне даже не верится, что еще несколько часов, и мы окажемся на самом краю света. Багамские острова… Туда ведь разве что новые русские ездят, а мы, с нашими-то доходами… считай бесплатно.
— Иди сюда, — он привлек девушку рукой, и та доверчиво положила голову на его колени.
— Я, наверное, немножко вздремну. Ничего? Тебе не тяжело, милый?
— Что ты?!
… Он так и сидел, боясь пошевелиться и нарушить ее сон. И лишь изредка посматривал в разрисованное морозным узором стекло иллюминатора, за которым все также величественно плыли девственно белые облака.
* * *
Максим спал, скрючившись и прислонившись к холодящей панели борта. Сидевший позади Колесников вызвал звонком стюардессу и попросил подключить к электропитанию новенький ноутбук.
Монитор на откидной крышке небольшого чемоданчика засветился. Ловко щелкая клавишами, он отыскал нужную программу.
«Куба» — расползлись аршинные буквы во весь экран.
Это была чудная программка, созданная умельцами специально для туристических агентств. В меню, на русском языке, заложена вся необходимая информация: от того, где взять на прокат машину, до полезных советов, которыми желательно не пренебрегать в чужой стране.
Колесников выбрал карту Гаваны и щелкнул клавишей. Подробная схема, спустя секунды, заполнила экран. Просмотрев ее, он набрал следующий запрос: «международный аэропорт», и предыдущее изображение затмило новое. Сбоку высветился столбец, выбрав опцию в котором, он наткнулся на «живую» картинку.
Картинка сменяла картинку, он во всех ракурсах видел терминал, прилегающую к нему парковочную площадку, заставленную такси, летнее кафе под пальмами, выезд в город…
Время пролетело незаметно. Он даже не понял, отчего вдруг изменился монотонный гул двигателей, и отчего лайнер накренился носом. Завозился, просыпаясь, Максим, поднял спинку, давая возможность вытянуть порядком затекшие ноги.
Зажглось предупреждающее табло, и бортпроводница на английском, который Колесников худо-бедно понимал, известила, что самолет заходит на посадку в национальный аэропорт города Гаваны, температура за бортом плюс тридцать пять градусов по Цельсию…
Он прилип к иллюминатору. Ил-86 стремительно проваливался сквозь кисею облаков. Облака расползались, подобно утреннему туману, и в салоне поднялся оживленный гомон. С высоты птичьего полета открывался захватывающий дух вид на морской залив, где носились, разрезая волны, прогулочные катера, на белеющие прибрежные отмели, на зеленую черту побережья и городские кварталы с высотными деловыми зданиями.
Лайнер вздрогнул, выпуская шасси. Снижаясь все ниже, он оставил позади усыпанные фигурками отдыхающих песчаные пляжи и мелководье, всё сменило выжженное зноем до желтизны приближающееся поле. Мелькнул полосатый радар, раздувающийся кишкой колпак на высоченной мачте, и легкий удар колес о бетонную полосу возвестил о том, что самолет благополучно совершил посадку.
В аэропорту было невыносимо душно, воздух был настолько спертым, что у непривычного человека пот катил градом, а бесшумно вращающиеся под потолком лопасти вентиляторов не приносили желаемой прохлады.
Таможенный контроль, не в пример московскому, проходил много быстрее. Смуглый сотрудник в серой безрукавке с погончиками смотрел лишь паспорта.
— Добро пожаловать на остров Свободы! — говорил он всякому, возвращая документы.
Пройдя необходимую процедуру, российская делегация очутилась в общем зале, и к ним тут же подбежал худощавый кубинец, бойко затараторил, предлагая такси.
Борисов, подбирая слова, довольно сносно объяснился, что в услугах частного извозчика они не нуждаются, кубинец скис и побежал дальше, к выходящим из таможенного бокса иностранцам.
Возле выхода, сдерживаемые металлическим турникетом, теснились встречающие. Увидев в руках одного из них поднятый плакатик с надписью: «Господин Морозов из Москва», Саныч поднял чемодан и направился к нему.
— Моя фамилия Морозов, — на английском диалекте представился он невысокому, темноволосому, плотного сложения мужчине лет около сорока. — Вы господин Мартинес?
— О, нет, — ответил тот, с поклоном пожимая ладонь гостя. — Я его заместитель Энрике Броуди. Товарищ Мартинес сейчас занят, улаживает вопросы по завтрашним торжествам. А мне велено препроводить вас в гостиницу. По пути расскажу о планах на вечер…
Он махнул рукой, к делегации поспешил грузчик с громоздкой тележкой.
— Идемте, господа, — сделал жест к выходу Броуди. — Надеюсь, перелет вас не слишком утомил?
Красное, совсем не такое как в России, солнце огромным диском зависло над пальмами, склоняясь к закату. Васильев никогда прежде не видел его таким, и такого необычного, по южному оранжевого оттенка, каким оно, на закате, окрашивало в розовые пастельные акварели прозрачное до синевы небо и едва видимый глазу перистый пух облаков.
Завороженный этим зрелищем, он налетел на коллег возле белого лимузина. Броуди, широко улыбнувшись, распахнул перед ними дверцу…
* * *
— Упустили! — всплеснул руками Максим, выбежав следом из терминала.
Белый лимузин был уже вдалеке, возле синего знака-указателя, и, мигая поворотниками, готовился выехать на оживленную магистраль.
