— Ты не знаешь, как нам его жалко! — быстро сказал Михаил. — И еще мой замочный погиб — Сергеев. Осколком убит наповал. И турбинисты Максаков и Глущенко. И торпедист Рунин. Баулина смыло за борт. Мичмана Куликова паром обожгло. Один торпедист ранен…
— Не Филиппов, Миша?
— Нет, Филиппов жив-здоров, новые стихи написал… Легко ранен Саша Тараскин. Его прямо после боя в кандидаты партии приняли… И старший помощник Бубекин тяжело ранен, но выздоровеет, говорит доктор. А дружки мои — Зайцев и Никитин — геройскими парнями оказались. На все триста шестьдесят градусов разворачивались в бою. Только Зайцеву губы опалило, совсем облезли, ему теперь целоваться с девушками трудновато будет…
Он говорил все сбивчивей и торопливей, не сводил с Ани глаз, и этот взгляд заставил ее смутиться так, как раньше она не смущалась никогда. Так много должна ему сказать и не может выговорить ничего! И он как будто говорит совсем не о том, что хотел… Совсем не о том, что мечтал сказать, когда думал о ней…
— Ты мне тогда не сказал, Миша, что в море уходите, — совсем тихо прошептала она. — Если бы ты сказал…
— Не мог сказать, — перебил Михаил. Он крепко взял ее пальцы в свою горячую ладонь. Только сейчас Аня увидела, что его другая рука, которую он все время держал за пазухой, обмотана пухлым, уже успевшим покрыться копотью и коричневым маслом бинтом.
— Вот что, Анюта. Есть «добро» на мой рапорт командиру. Капитан-лейтенант разрешил свадьбу сыграть. Если решила, хоть сегодня распишемся, Аня.
Она вся подалась к нему, порозовела, подняла на него глаза.
— Ты ко мне вечером приходи сегодня, Миша. Только один приходи, без ребят.
— Есть притти вечером, — сказал Михаил. — А теперь бегу на корабль. Ремонта сейчас у нас вагон! Видишь: на орудиях краска пузырями пошла. Это был бой! Настоящий морской бой, Аня!
И они держали друг друга за руки и не могли расстаться. Наконец, Михаил осторожно разжал руку, кивнул, торопливо пошел к сходням, к палубе «Громового», пылающей фиолетовыми заревами электросварки.
Капитан-лейтенант Ларионов шел в гору обычной своей размашистой, твердой походкой. Как всегда, щегольски одетый, в брюках, отглаженных как ножи, с правой рукой на черной перевязи.
— Володя!
Нет, он не ослышался. Он порывисто обернулся. Она поспешно взбегала вслед за ним по мосткам — женщина, которую не видел столько месяцев, которая жила в мечтах, снилась именно такой: прекрасной, легкой, смотрящей на него из-под пепельных длинных ресниц.
— Володя, — повторила она, задохнувшись. Ее руки в черных варежках были сжаты на груди, она остановилась в двух шагах от него, прислонившись к обледенелым перилам.
— Володя, те мои слова… Я виновата… напрасно обидела тебя… Не сердись на меня, Володя.
— Я не мог сердиться на тебя, Оля, — тихо сказал Ларионов. — Это совсем не то слово…
Рядом с Калугиным стоял майор — начальник боевого отдела, встречавший «Громового» на стенке.
Калугин встретился с майором у сходней и в первый момент почувствовал горячее желание обняться с этим замкнутым, чопорным на вид военным, окинувшим его таким дружески ясным взглядом.
Но они только четко отдали друг другу честь, обменялись крепким рукопожатием.
— Ну, как Черный Шлем, товарищ майор? — спросил Калугин.
— Черный Шлем наш. Теперь наш навсегда. Твердо на нем закрепились, я уж корреспонденции получаю с этой высоты… Да вы расскажите о «Громовом», о себе… Только, — майор саркастически усмехнулся, — если можете, без этих ваших писательских прикрас…
— Есть без прикрас! — улыбнулся Калугин. — А вы мне сперва о здешних новостях сообщите… Какие сводки с фронтов?
Они поднимались на сопку плечом к плечу, и Калугин слушал майора, а потом рассказывал сам. А потом обернулся назад и увидел капитан-лейтенанта Ларионова.
Слегка наклонив сурово-сосредоточенное лицо, четкой и быстрой походкой командир «Громового» шел к массивному зданию штаба на сопке.
И лишь на вершине мостков, на гранитном обрыве, оголенном неустанными ветрами, он обернулся, опершись на поручни, посмотрел вниз. Но он смотрел не в сторону маленькой женской фигурки, уже скрывшейся за поворотом скалы, а на «Громового», хорошо видного с этого места. И голова капитан-лейтенанта откинулась назад, худощавое лицо прояснилось, счастье победы вновь засияло в глубоко запавших, светлых, обведенных воспаленными веками глазах.
Издали не были заметны боевые шрамы корабля, он выглядел красивым, легким и в то же время могучим. Над его кормой широко развевался наш военно-морской бело-голубой краснозвездный флаг.
Не понимаю!
С вами! Вместе!
Пойдем!
Выпейте немного!
Осторожнее… Камень…
Очень хорошо!
Я понесу вас!
Осторожнее. Я понесу вас!
Осторожно! Не надо света!
Клотик — вершина корабельной мачты.
Мы наступаем (англ.).
Вблизи моего родного города (англ.).
Это наша великая опера (англ.).
О да… конечно…
Подъем флажка «люди» означает поворот корабля влево.
Поднятый на мачте шар — сигнал «стоп машины», флажок «земля» — корабль дал задний ход.
Очень сожалею (англ.).
