Пол Джонс проходил перед строем, и на губах его играла улыбка, а в больших глазах светилось нечто, преисполняющее верой и трепетом даже самые зачерствевшие сердца; здесь он что-то говорил, тут кого-то хвалил, а там отдавал приказ, и каждому было ясно, что он все знает и все умеет, да к тому же даже еще и куда лучше, чем самый опытный из них.
Капитан указал рукой на берег и сказал:
— Гнездо нам сжечь, к сожалению, не удалось. Гляньте туда — все мышки повыползали из норок, чтобы полюбоваться, как будут наказывать кота. Но я уверен, что вы отлично воспользуетесь своими когтями и отведаете сегодня на десерт доброе жаркое из утятины!
Весь корабль ликовал и смеялся. Крики “Ура!” и “Ату их!” — широко разносились над волнами, достигая видневшегося вдали английского военного корабля.
Пол Джонс послал вестового в каюту и велел просить гостей наверх; послал он человека и в арсенальную камеру, чтобы привести пленного купца. Они появились все сразу: старый Бловерпул, его жена, Молли, их служанка, Ральф Сортон — испуганные неведомым будущим, хотя и окруженные вниманием и напотчеванные богатым угощением. Мистер Уиллби был крайне удручен своей неудачливой судьбой и кипел с трудом сдерживаемой яростью.
Капитан сердечно пожал всем шотландцам руки и сказал:
— Простите меня, мистер Бловерпул, за этот беспокойный, неприятный для вас день. Но уж коли я волею судьбы вмешался в ваши дела, то никак не мог поступить иначе. Я так обрадовался нашей неожиданной встрече, что просто не мог так быстро расстаться с вами.
— Хорошо, сэр, хорошо, мистер Джонс! — ответил Бловерпул. — Сделанного не воротишь, люди верно говорят, и спорить об этом бесполезно. Но теперь-то, что вы хотите сделать с нами, бедными?
— Это будет зависеть от вас, Бловерпул, — лукаво прищурясь, ответил капитан. — Вы были старым другом моего отца, когда я был ребёнком, и знаете, что я частенько возился с Молли и обещал вернуться и взять её в жены, если она того захочет.
— Молли, — строго сказал старик, — обещана одному весьма достойному человеку, который, я опасаюсь, также претерпел немало мучений.
— Но он вовсе не хочет жениться на Молли, — возразил Джонс, — и отказывается от неё. Не правда ли, мистер Уиллби? Добровольно и навсегда отказывается.
Джонс схватил руку Молли и почувствовал, что она дрожит.
— А теперь, милая Молли, — сказал он тихо, — и я хотел бы узнать, на что могу надеяться.
— Ни на что, если вы имеете какие-то виды на мое дитя! — воскликнул Бловерпул. — Как может она стать женой человека, который воюет против своей отчизны, который не далее как сегодня едино по великой мудрости господа нашего не совершил тягчайшего преступления.
— Безрассудный старик! — мягко сказал Пол Джонс. — Считай, что я не слышал твоих слов. Но по-своему ты очень прав.
Потом он снова взял Молли за руку и долго смотрел ей в глаза.
— Да, — сказал он, — я чувствую, что ты меня забыла, Молли, и не сберегла, как обещала, любовь к соучастнику своих детских игр. Ты не хочешь больше о нем знать и дрожишь от прикосновения его кровавой руки.
Он прижал ладонь ко лбу и замолчал, погруженный в глубокое раздумье.
— Мне хотелось бы снова посидеть под бузиной, — сказал он, наконец, тихим голосом, — с маленькой девочкой на коленях, капризничающей, и мечтающей вместе со мной о дальних, прекрасных, радужных странах. Но время назад не повернуть. Сажай же свои цветы, Молли, и живи своей тихой жизнью. Пол Джонс пойдет дальше, ему нигде не найти покоя, потому что все в нем бушует, и ты, наверное, права, не желая делить с ним судьбу: она сурова, изменчива, а в ближайшие часы может и закончиться кровью.
Он тряхнул вдруг головой, будто прогоняя мрачные мысли, и рассмеялся.
— Не бойся, — сказал он. — Ты же знаешь, что я желаю тебе только счастья, и сделаю для этого все, что в моих силах. Мистер Бловерпул, — добавил он, обращаясь к старику, — здесь стоят двое несчастных влюбленных, но я клянусь, что Молли не уйдет отсюда без мужа. Теперь мне придется, видимо, выступить в роли свата. Вот перед вами мистер Ральф Сортон, молодой, способный человек, которого я уважаю и который любит Молли. Не хмурьтесь, сударь, и подумайте хорошенько. Я очень сожалею, что мне приходится несколько торопить вас, но оттуда, — он показал в сторону берега, — спешит к нам полными парусами один джентльмен, который собирается сказать нам несколько теплых слов. Приданое Молли я беру на себя. Здесь две тысячи фунтов на обзаведение хозяйством.
Он вынул из кармана банкноты, взятые у Уиллби, который пробурчал вполголоса, печально вздохнув:
— Да, узнаю их, еще сегодня они были моими, это мое достояние!
Поразмышляв немного, Бловерпул соединил руки Молли и Ральфа.
— Во имя неба! — сказал он. — Отдаю вам ее, Ральф Сортон, берите ее, но отдайте мне за это проклятые банкноты.
Джонс протянул банкноты Молли, та — жениху, а сияющий от радости Ральф, не поинтересовавшись даже, как они выглядят, всунул всю пачку, словно ненужную бумагу, в ладонь Бловерпула.
— Мистер Уиллби, — сказал тот с шотландской гордостью, — возьмите ваши деньги обратно, сэр! Да не упрекнет никто Томаса Бловерпула, что он справил свадьбу дочери вам в убыток!
Купец немедленно спрятал банкноты и с благодарностью пожал старику руку.
— Мне бы не хотелось, — сказал он, — чтобы нашу дружбу омрачали какие-либо долги и расчеты. Что же касается Молли…
— То у меня есть письменное заверение мистера Уиллби, что он от нее отказывается. Вот так-то, добрый Бловерпул, — улыбаясь вмешался Джонс и протянул ему расписку.
— Но пусть она и не станет моей женой, все равно мне хотелось бы остаться ее другом, — проявил великодушие Уиллби.
Мир и согласие таким были образом полностью восстановлены. Джонс приказал подать на стол великолепный обед и, приняв сердечную благодарность своей подопечной и ее жениха, вступил в откровенную и веселую беседу с ними и их родителями. Бокалы щедро наполнялись вином. Затем он взял в руки гитару и спел, как и обещал Уиллби, все свои юношеские песни, тронувшие сердца Мэри и старого шотландца, чьи серые глаза даже оросились слезами. Под конец Джонс преподнес всему семейству подарки, Молли — чудесные украшения из золота и кораллов, которые сам и надел на нее, попросив не поминать лихом.
Молли положила руки ему на плечи, большие нежные глаза ее были полны слез.
— О, Пол Джонс! — воскликнула она. — Я никогда тебя не забуду. Но почему бы тебе не остаться и жить с нами в зеленых горах?
— Может, и в самом деле, Пол? — нерешительно проговорил растроганный Бловерпул. Но потом, подумав обо всем, что произошло, тяжело вздохнул: — Нет, нет! Но благослови тебя господь, сын моего старого друга Нэда, благослови господь!
