— Джип? — С минуту он смотрел на меня большими невыразительными бычьими же глазами, затем повернулся к завсегдатаям, опираясь на стойку, покрытую облупившимся лаком: — Тут джентльмен спрашивает Джипа — может, кто знает такого?
— Джип?
Старики повернули головы и забормотали, передавая друг другу имя. Морщины стали глубже, одна-две головы отрицательно качнулись, остальные, казалось, были менее уверены. Однако никто ничего не сказал, и хозяин уже поворачивался ко мне, пожимая плечами, как вдруг один старикан, сидевший сгорбившись у газовой батареи, самый морщинистый и загорелый из всех, неожиданно заметил:
— Да ему никак Джипа-штурмана надобно?
На минуту воцарилось молчание. А потом раздался нестройный хор — все поняли, о ком идет речь, и морщины на лбу хозяина разгладились.
— А, этот? Что-то давненько я его не видал. Хотя…
И я был поражен, насколько сразу изменилась обстановка, словно преобразившись от легкого движения света. Казалось, все осталось на своих местах, но заблестело, как старая живопись, неожиданно получившая хорошее освещение. Каким-то образом вся эта мрачная картина ожила, словно что-то раздвинуло границы мрака и тоски и сделало обстановку доброжелательной, уютной, безопасной. На мгновение мне показалось, что я смотрю на нее глазами одного из этих стариков.
— Да тут он где-то наверняка!
— Может, на Дурбанском тракте?..
— Давеча видал его у старика Лео…
Люди тоже переменились, ожили, бодро давая мне указания, где я мог попытаться найти Джипа. Не только я заметил перемену обстановки; юнцы тоже уставились на стариков во все глаза, словно те превратились в берсерков, и на меня тоже. Наконец согласие было достигнуто: Джип почти наверняка сейчас в «Русалке». Однако мне надо поспешить, если я хочу застать его до того, как он уйдет на работу. Я так и поступил, впрочем успев перед этим расправиться с виски.
Данные мне инструкции, к счастью, оказались на редкость четкими, к тому же у меня хватило ума не возвращаться за машиной. Я мчался по улице до тех пор, пока не обнаружил, что скольжу по самым грязным булыжникам, какие мне только доводилось топтать, а затем увидел перед собой допотопное строение, на удивление похожее на пивную, из которой я только что вышел. Его фасад был подлинно деревянно-кирпичным, не какой-нибудь современной подделкой в стиле Тюдоров. Бриз с моря был освежающим, если можно вообще применить это слово к тому, что колеблет в воздухе столь разнообразные зловония. На поскрипывающей вывеске качалось грубое изображение увенчанной остроконечной короной русалки, как всегда длинноволосой, с обнаженной грудью и раздвоенным хвостом. Названия не было, да оно и не требовалось.
Я подошел к двери, выяснил, что она открывается наружу, и спустился по деревянным ступенькам в дымное помещение, заставленное столами и освещавшееся, как мне показалось, только великолепным камином в конце зала. Длинные столы были забиты пьющими, в большинстве своем походившими на художников, с длинными волосами, странно подвязанными кверху; они шумно спорили, стучали костями, перебрасывались в карты и поднимали кружки, которые, похоже, были сделаны в незапамятные времена. Некоторые вдобавок торговались по поводу каких-то таинственных кип листов, лежавших на столах, курили длинные трубки, читали друг другу вслух что-то написанное от руки или грубо напечатанное на бумаге — при этом одновременно крепко прижимали к себе или лапали женщин весьма примечательной внешности. Иногда даже чересчур примечательной, но я сдержал свой интерес: у многих кавалеров имелись на поясе ножи довольно зловещего вида. Именно такое место пришлось бы по вкусу Джипу, подумал я, слегка содрогнувшись; однако самого его нигде не было видно, а единственным представителем обслуживающего персонала был красноносый увалень в кожаном переднике, ковырявшийся где-то за четыре столика от меня и остававшийся глухим к окрикам куда более громким, чем мой. Я проложил дорогу через зал к камину, здесь была более респектабельная территория с великолепными старинными скамьями с высокими спинками и подушками. Скамьи, находившиеся ближе всего к камину, были по-хозяйски монополизированы парочкой хиппиобразных субъектов средних лет. Один был низеньким, круглым и похожим на поросенка, второй — среднего роста, лысеющий, с тщательно ухоженными усами и козлиной бородкой. Я решил было, что один из них хозяин заведения, однако услышал, что они отчаянно спорят о литературе на гортанном деревенском диалекте. Я предположил, что это преподаватели народного университета, но все же спросил у них, и, к моему удивлению, высокий очень вежливо указал мне на уютное местечко у стены. А там, погрузив нос в кружку с пивом, сидел предмет моих поисков.
Увидев меня, он едва не выронил кружку и чуть не опрокинул стол, вскочив мне навстречу:
— Стив! Говорил же я, что ты опять придешь, сова ты эдакая! Давай садись, выпей хотя бы пивка, — мне ж на работу, так что сегодня мы не сможем устроить настоящую пирушку, как я тебе обещал. Но на пиво время у нас есть, даже на две-три кружки… — Он выбил из меня почти весь дух, хлопая по спине, но мне все же удалось вставить слово и дать понять, что я должен сообщить ему кое-что серьезное. До того, как я начал говорить, Джип настоял на том, чтобы я выпил пива, однако, услышав про налет на наш офис, едва не поперхнулся своим.
— Обейя? Уанга? Ну да, я слыхал про это, точно, слыхал. Я плавал в тех водах разок-другой. И про мазанча… — Лицо Джипа сморщилось, словно от какого-то отвратительного запаха. — И про них, и про зобопов, и про влинблиндингов. Скверное дело. Это тайные общества, братства хитрецов, чародеев, колдунов — бокоров, так они себя зовут. Опасные компании. А уанга — это просто способы их работы.
— Замечательно. И что же за вуду эта уанга, черт бы ее побрал?
Джип пожал плечами:
— Ты сам это и назвал.
Я очень осторожно отхлебнул пива:
— Ты хочешь сказать — это и есть вуду?
Он развел руками.
— Ну, не совсем. Вуду — это такая же вера, как и другие, только еще, скажем, неотшлифованная на краях. Вудуисты танцуют, доводя себя до транса, а тогда призывают своих богов вселиться в них. Но ведь христиане и иудеи, насколько я понимаю, тоже когда-то делали нечто подобное. Может, это просто такая стадия, которую проходит любая религия. Впрочем, не берусь утверждать — я человек не ученый. Скажу только, что в любой из них есть и хорошее и дурное. К примеру… Ну, представь себе камень в земле. А теперь представь, что ты его перевернул. И то, что находится под камнем — чернота да какие-то ползающие твари, — это и есть уанга.
