— Было такое, — подтвердил Егор, но сам решительно не помнил этой Лерочкиной подруги. Впрочем, слишком редким гостем бывал он здесь, чтобы со всеми перезнакомиться.
— А это и не важно, что вы не запомнили меня, — хозяйка небрежно махнула рукой, заметив смущение гостя. — Вы же тогда всё равно, кроме Лерочки, никого кругом не замечали. Но под конец нашей вечеринки поссорились с ней и ушли. Так ведь?
— И это было, — признался Непрядов. — Только что уж об этом вспоминать?
— Да я к слову. А что было, как говорят, то быльём поросло.
— Так что же произошло? — настойчиво спросил Егор. — Что такое с ней стряслось, что она так неожиданно бросила всё и уехала?
— А вы разве ничего не знаете?
— Если б знал, так не спрашивал бы.
— Что ж, логично, — согласилась Нонна Александровна. — А ведь Лерочка всё это время ждала вас. И очень… очень страдала, что дочка ваша без отца росла.
— Да я же ничего не знал, — страдальчески изрёк Егор. — Из-за какой-то ерундовой размолвки, из-за глупой обиды рвал все её письма, не читая.
— А теперь выходит, что судьбу свою рвали…
— Выходит, что так, — признался Егор. — Но поверьте, Лерочка далеко не чужой была мне. А что уж про дочку-то говорить!
— Вот именно, теперь совсем уж нечего говорить…
— В каком это смысле?
— Да в том самом, что… — Нонна Александровна на полуслове запнулась, как-то странно поглядев при этом на Непрядова. — Вы и в самом деле ничего не знаете?
— Не-ет, — протянул Егор, улавливая в словах хозяйки что-то недоброе.
— Помолчав, она тихонько произнесла:
— Нет больше вашей дочки, Егор Степанович.
— Как это нет? Тоже уехала, что ли?
— Умерла она.
— Что-что? — не понял Егор, будто слова хозяйки были обращены не к нему, а к кому-то другому, для кого требовалось бы на этот счёт внести небольшую ясность.
— Умерла ваша малышка, — повторила хозяйка уже смелее. — Прошлой зимой, в начале декабря.
Непрядов почувствовал, как страшной силы молния полосонула его мозг, в глазах потемнело. Стиснув голову ладонями, он раскачивался в скрипевшем под ним плетёном кресле и не понимал, что с ним происходит. Нонна Александровна, перепугавшись, поднесла ему чашку с водой. Но Егор, тупо глядя перед собой, продолжал раскачиваться. Трудно стало дышать. Впервые он почувствовал, что у него есть сердце, которое может болеть.
— Валидольчик, Егор Степанович, валидольчик подсуньте под язык, — старалась Нонна Александровна протолкнуть ему через плотно сжатые зубы таблетку.
Что есть мочи, со стоном, Егор хрястнул по столу кулаком. «Эх, судьба ты подлая, — мелькнуло в разгорячённой голове. — За что же так больно бьёшь меня, как врага какого? Мало ли беды я и без того в жизни-то хлебнул?..»
Женщина, глядя на Егора, и сама едва не плакала. Он же тёр пятернёй грудь и морщился от нестерпимой боли. Такое впервые с ним происходило.
Когда боль отпустила, Непрядов одурело потряс головой, будто приходя в себя после сокрушающего удара в челюсть. От таблетки он отказался, но воду жадно выпил, пролив половину содержимого чашки себе на галстук.
— Может, неотложку вызвать? — на всякий случай предложила хозяйка.
— Нет, — отрезал Непрядов, окончательно приходя в себя и попросил. — Расскажите, как это случилось.
— Да сама вот ума не приложу, как такое произошло. — На полном лице Нонны Александровны отразилось мучительное недоумение. — Леночка ваша была всё время такой крепенькой, подвижной, бойкой. Чудо, а не ребёнок! Стишки разные знала, песенки пела. Валерия души в девочке своей не чаяла. Всё свободное время с не, да с ней. Хотя, сами понимаете, женщине одной ребёнка растить не так-то просто.
— Какой же я дур-рак! — с ожесточением выжал из себя Непрядов. — Если б только знать…
— Не зря же говорят: соломки бы постелил, кабы знать, где упадёшь, — укоризненно напомнила Лерочкина подруга. — Только теперь уже ничего не вернуть. Но вы же не знаете, что Лерочке пришлось пережить. Дочка умирили у неё на руках, а она как врач ничем не могла её помочь. Потом сама уже стала будто неживой.
— Как же это так получилось? Как?!
— Наверно, в детсадике недоглядели. Простудилась бедняжечка. Получила двустороннее воспаление лёгких, потом осложнение. Вот и не стало Леночки.
На самого Непрядова, наверное, жалко и страшно было глядеть. Поэтому Нонна Александровна снова протянула ему валидол, но Егор отвёл её руку, надеясь как-нибудь превозмочь самого себя. Он всё же чувствовал в себе достаточно силы, хотя и не в том избытке, что была раньше. Что-то надломилось в его могучем организме. Прежним, верно, уже не сможет стать. Порастратил себя до последней копейки, как отпускную получку. Теперь ничего не оставалось, как жить в долг…
— Лерочка ждала вас до самого последнего мгновенья, пока жива была дочь, — говорила Нонна Александровна. — Потом это потеряло для неё всякий смысл. Она и сама-то стала похожей на собственную тень. — так исхудала и подурнела. И замуж-то пошла, надо полагать, скорее от тоски своей безысходной, чем по любви. Подвернулся какой-то иностранец, уже немолодой, но довольно известный учёный. Они познакомились на кардиологическом симпозиуме, который проходил у нас в Риге. Влюбился он в Лерочку до безумия. Потом из своей Канады письмами заваливал, всё уговаривал приехать к нему.
— Вот и уговорил, — горько усмехнулся Егор. — Недолго же она сопротивлялась.
— И это вы говорите?! — возмутилась Нонна Александровна. — Она же осталась совсем одна со своим горем. Да вы хоть понимаете, что это такое в её положении? Собиралась было перебраться к вашему деду, он тоже всё время звал её к себе, но только вот опоздала…
— Вы правы, — обречённо согласился Егор. — У меня нет права её осуждать. Получается, кругом один я виноват. Чего ж теперь… Даже прощенья не попросить, — и в последней надежде спросил. — А может, Лерочка письмо для меня оставила, или хотя бы записку?
Поджав губы, Лерочкина подруга отрицательно покрутили головой.
— Уехала, как отрезала. Даже адреса не захотела оставить. — и обнадёжила, будто сжалившись. — А может и вернётся когда-нибудь, чтобы дочкину могилку проведать. Но, думаю, это будет не скоро.
— Да-да, я понимаю, — растерянно пробормотал Егор, окончательно смирившись с тем, что Лерочку он потерял навсегда. Подумал, она теперь на всю жизнь возненавидела его за предательство и равнодушие, посчитав это незаслуженной платой за свою любовь.
Непрядов попросил, чтобы его отвели на кладбище. Как выяснилось, было оно неподалёку, здесь же в Межапарке. И Нонна Александровна согласилась показать туда дорогу.
