Король так резко остановился, что Морган, не успев отреагировать, выскочил вперед. Он услышал, как Бэкингем ахнул:
— Боже Всевышний, здесь испанцы!
Так получилось, что когда король и Морган появились с одной стороны прохода, с другой выступил высокий угрюмый человек с острой рыжей бородкой, в старомодном сборчатом воротнике. На маркизе де Ронкильо был черный костюм и золотистый плащ с крестом Сантьяго. Посол надменно поклонился королю Карлу, выпрямился и только тогда заметил Генри Моргана, стоящего рядом со своим монархом. Сухое лицо де Ронкильо вначале покраснело, потом побагровело, и по бальной зале пронесся тревожный шепот.
Немедленно два камергера выступили вперед и загородили Моргана, но тот все же успел повернуться к послу и бросить на него такой же злобный взгляд.
Сэр Томас Осборн в отчаянии махнул музыкантам. И те поспешно заиграли быструю мелодию. Когда по блестящему полу заскользили многочисленные пары, к Моргану подошли два морских офицера.
— Лучше вам проявить осторожность и уехать пораньше в сопровождении кого-нибудь из друзей, — предупредил его один из них. — Де Ронкильо был смертельно оскорблен. Конечно, это частный вечер, а не официальный прием. Но для дона это был настоящий удар — увидеть, как вы вместе с его величеством вышли из библиотеки сэра Томаса, словно добрые старые знакомые.
— Большое спасибо, друзья, — громко ответил Морган, стараясь, чтобы его услышала свита посла. — Я буду осторожен, хотя, клянусь Богом, с удовольствием прищемил бы чересчур любопытные испанские уши.
Ранней осенью 1674 года уже можно было подводить итоги третьей войны с голландцами. Объединенные государства Нидерландов хотя и вели героическую оборону, но были практически оккупированы превосходящими по численности военными силами Франции. Они теряли рынок за рынком, уступая место капитанам торговых кораблей Британии, поэтому в пустых сундуках казны его королевского величества снова стали позвякивать золотые монеты.
Искреннее недовольство, вызванное поражением французов при Сконвельде и Текселе, практически уничтожило когда-то прочный англо-французский альянс. В результате Людовик Четырнадцатый оказался прочно прикованным к суше, а английские военно-морские силы получили свободу наносить удар туда, куда их направит герцог Йоркский. Испания, управляемая раздражительной королевой-регентшей и мальчиком-королем, со злобным испугом наблюдала за этим неожиданным воскрешением британской мощи.
Генри Морган тоже замечал наметившуюся тенденцию. Об этом ему рассказывали простые матросы в грязных трактирах, и об этом же говорили в изящных кофейнях вроде «Радуги» или его любимого «Дома ямайского кофе». Капитаны принца Руперта, вернувшиеся из плавания, охотно делились новостями.
Леди Делиция с мягкими, певучими интонациями могла рассказать ему и рассказывала о том, какие товары провозят через королевскую таможню.
И наконец полковник Генри Морган — с 1671 года он официально не являлся адмиралом — предстал перед советом лордов Торговой палаты, чтобы оправдать свои действия и, как следствие, свою жизнь. К удивлению многих присутствующих, защитник представил в качестве вещественного доказательства собственноручное письмо злейшего врага обвиняемого сэра Томаса Линча, в котором он писал: «Говоря по правде, Морган — смелый и честный малый». Не меньшее впечатление произвели хвалебные отзывы от Вильяма Моргана из Тредегара и теперь уже генерал-майора Баннистера, командующего вооруженными силами Ямайки.
Потребовалось всего два коротких заседания, чтобы благородные лорды вынесли решение: полковник Морган атаковал Панаму, подчиняясь приказу; он не получал письменного уведомления о мире и действовал в этой войне вежливо, разумно и лояльно.
Когда был оглашен оправдательный вердикт, то благородные лорды сгрудились вокруг крепкого кареглазого завоевателя, трепали его по плечам и обещали ему любую поддержку; но Морган уже давно обращал на их обещания мало внимания. Во время пребывания в Лондоне он научился ни в грош не ставить слова политиков, но при этом всегда оставался вежлив.
Когда о вердикте стало широко известно, то перед домом на улице Кларж снова собрались восхищенные толпы и дюжина бывалых, но временно безработных армейских и морских офицеров, которые хотели бы отправиться на службу в Индии.
Генри Морган где-то простудился в эти последние ноябрьские дни и сидел, кутаясь в шерстяной плед. От постоянной лондонской сырости у него ныл позвоночник. И в этот момент, словно вестник несчастья, перед ним возник высокий полковник кавалерии.
— Полковник Морган, следуйте за мной, — произнес он.
— Но, — запротестовал валлиец, — у меня сейчас много дел.
— Дела могут подождать, и им придется подождать. Пожалуйста, наденьте плащ, сэр, и пойдемте.
По спине Моргана пробежала дрожь сильнее, чем от ноябрьской сырости и холода. Дьявол побери такую жизнь! Он арестован? Проще угадать, где опустится пушинка, которую несет ураганом, чем предсказать судьбу политического деятеля.
— Куда мы направляемся? Я бы хотел одеться соответствующим образом.
Полковник покачал головой.
— Я не имею права раскрыть вам место нашего назначения. Я получил приказ от коменданта Тауэра, и вы должны следовать за мной.
Морган медленно выбрал плащ и шляпу: его худшие опасения начали сбываться. Когда он взялся за меч, полковник предупредил его:
— Оставьте. Там, куда мы направляемся, он вам не нужен.
Его ждала лошадь в окружении закованных в кирасы драгун. Сжав губы, Морган уселся в седло. Полковник отдал резкую команду, и мрачная кавалькада направилась к Тауэру.
Морган раскашлялся от холодного ветра, дувшего с реки.
«Да, в Панаме было веселее», — подумал он, глядя на забрызганные плащи кавалеристов, которые, в такт скачке, мерно вздымались и опадали перед его глазами.
Полковник перевел коня на рысь, и под звяканье сабель и звон шпор его отряд сделал то же самое.
У реки туман был гуще; скоро Морган уже не мог сообразить, где они находятся. Кавалькада постепенно перешла на шаг, а потом остановилась перед холодной железной оградой, выступающей из тумана словно черные кости скелета.
Полковник спешился, борода и брови у него были влажными от сырости.
— Слезайте с коня и идите за мной.
Морган повиновался, почти механически перебросив поводья драгуну. Заметив, что стража наблюдает за ним, он гордо поднял голову и постарался держаться с достоинством. Никто не скажет, что Гарри Морган из Лланримни дрожал от страха и распускал сопли, когда решалась его участь. Они запомнят, что он шел гордо, потому что совершил великие дела. Над ним во мраке возвышались высокая стена и угловая башня со множеством амбразур.
