Открыл я глаза лишь тогда, когда почувствовал какой-то весьма аппетитный запах. Приоткрыл один глаз и увидел неподалеку горящий с победным гудением походный примус, а на нем большую кастрюлю. Вкусный запах, несомненно, шел из нее!
Возле кастрюли колдовал Константин Игоревич, а Мишка, присев на корточки, дергал и встряхивал меня, словно я был не современным Колумбом, а какой-то тряпичной куклой!
— Не делай мне искусственного дыхания, я не утонул, — сердито сказал я, садясь и отталкивая Мишку.
— Вовремя проснулся, — проворчал он, — а то я уже собирался тебе уши тереть. — И с восхищением добавил: — Ну и здоров ты спать! Целый день, как сурок, это же надо уметь, правда, Константин Игоревич?
Только теперь до меня дошло, что наступил в самом деле вечер, кругом темно. А ведь засыпал я, кажется, утром? Может быть, даже не сегодня утром?..
— Вставай, вставай, лежебока! — напал на меня командир. — Обед проспал, так хоть поужинай как следует.
— Проспал обед! Что же вы меня так плохо будили? — возмутился я, вскакивая и разминаясь.
— Мы его плохо будили! — фыркнул Михаил. — Да ты не проснулся, даже когда ракеты пускали.
— А зачем пускали ракеты?
— Самолет пролетал.
— Врешь, — я вопросительно посмотрел на командира.
Константин Игоревич молча кивнул, наливая мне полную миску превосходнейшего горохового супа.
— Высоко шел, над облаками, — проговорил он, усаживаясь по-восточному возле гудевшего примуса.
— А рация? — спросил я.
— Рация пока бастует…
Выходит, он весь день возился с техникой, пока я спал…
Больше мы за ужином не говорили, увлекшись едой. А потом Мишка, торопливо сполоснув свою миску и отказавшись от чая, полез опять в батискаф.
Мы с Константином Игоревичем не спеша, со смаком напились чаю, помыли посуду. Он погасил примус, и сразу стало темно и неуютно.
Холодный ветер разгуливал над моим островком. В затянутом облаками небе не светилось ни одной звезды. В этой кромешной тьме особенно громко и нелюдимо шумел океан.
Базанов при свете фонарика расстелил на камнях спальный мешок и забрался в него, кряхтя от удовольствия. Мне очень хотелось последовать его примеру.
— А ты что не укладываешься? — словно угадав мое желание, спросил Константин Игоревич. — Или выспался на всю жизнь?
— Спите, я подежурю.
— Да дежурить особенно нечего. Море довольно спокойно. Мы на суше. И Михаил все равно будет просыпаться каждые полчаса, спит с будильником под ухом, все какие-то опыты проводит. Так что можешь продолжать досыпать с чистой совестью.
— Да я уже выспался. Так, полежу в спальном мешке…
Но я сказал неправду. Едва я забрался в спальный мешок и голова моя удобно устроилась на резиновой надувной подушке, как моментально глаза закрылись, и я опять провалился в сладостную бездну непробудного сна.
Спал я так же крепко и безмятежно, как и днем. Но почему-то сразу проснулся в тревоге, хотя Михаил еще даже не притронулся ко мне, а первым начал расталкивать Базанова.
— Константин Игоревич, проснитесь, тревога!
Базанов стремительно сел, сдергивая с себя спальный мешок, и спросил деловым тоном, будто и не спал:
— Что случилось?
Я тоже торопливо вылез из мешка, зажег фонарик, глянул на часы.
— По-моему, скоро будет новое землетрясение, — проговорил Михаил.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
Он начал бормотать что-то не очень вразумительное:
— Конечно, я могу и ошибиться… Но мне кажется, стоит принять какие-нибудь меры предосторожности… Во всяком случае, как мне думается, это будет не лишним…
— Откуда ты можешь знать, что будет землетрясение?
— Понимаете, меня очень заинтересовало поведение некоторых микроорганизмов, — Михаил обращался больше к Базанову, чем ко мне. — Помните их странное поведение, когда мы погружались в ущелье? Они почему-то опустились на большие глубины, хотя по всем признакам должны были, наоборот, держаться в верхних слоях воды.
— Ну и что ты хочешь сказать? — поторопил его я.
Но он продолжал тем же размеренно-академическим тоном и все так же обращаясь к Базанову.
— И незадолго перед тем, как произошло подводное землетрясение и мы попали под обвал, я заметил, что бактерии (тут он ввернул какое-то совершенно непроизносимое латинское название) во всех пробах забортной воды, словно по команде, опустились на дно пробирок…
— Забавно, — передразнил его я. — Да при чем тут землетрясение?
Я говорил, пожалуй, излишне резковато и зря передразнивал его. Но это, наверное, оттого, что мне стало немного стыдно. Только теперь я понял, почему так упорно возился Мишка со своими пробирками в самые неподходящие для этого моменты.
— Чем ты можешь доказать, что эти два явления связаны между собой, — блуждания твоих микробов в пробирке и землетрясение? — продолжал допытываться я.
— Какая-то несомненная связь определенно есть, — упрямо ответил он. — Конечно, нужны дополнительные наблюдения. Но сейчас они снова опустились на дно. Есть возможность проверить.
В этот предрассветный час океан совсем успокоился. Волны ласково и лениво лизали камни новорожденного островка. Даже ветер стих.
— Ерунда, — сказал я. — Ты посмотри, какая тишь и благодать кругом. Случайное совпадение, а тебе уже кажется, будто мимоходом сделал гениальное открытие и осчастливил человечество безошибочным методом прогнозирования землетрясений. Просто ты переутомился, наблюдая за своими козявками, голову ушиб, когда падал.
— Подожди, не тарахти, — оборвал меня, поморщившись, Базанов.
— Но здравый смысл, Константин Игоревич…
— Здравый смысл долго отрицал вращение Земли вокруг Солнца.
Он снова повернулся к Михаилу.
— Какую же связь все-таки ты усматриваешь между поведением микробов и землетрясением? В чем она заключается?
— Не знаю. Но они явно ощущают приближение землетрясения за несколько часов. Может быть, незаметно для наших приборов меняется сила тяжести или магнитное поле в данном районе, и они это ощущают. Ведь каждому землетрясению предшествуют медленные и скрытые накопления напряжений в земной коре, так?
Теперь он уже обращался ко мне.
— Так. Но пока у нас нет приборов, которые эти постепенные изменения могли бы уловить, — ответил я.
— А почему ты думаешь, что природа не наделила такими способностями некоторые живые существа? Кузнечики, например, улавливают колебания почвы, амплитуда которых не превышает по своим размерам диаметра атома водорода. Такой же чувствительностью обладают и водяные пауки, ориентирующиеся по неуловимым приборами колебаниям водной поверхности…
