— «Как же, сударь, весьма смею, как начальник ваш», — сказал я опять спокойно, сдерживая себя. «Вы начальник? — крикнул мне Крузенштерн. — Может ли это быть? Знаете ли, что я поступлю с вами, как не ожидаете?» — «Нет, не знаю, — ответил я. — Не думаете ли вы меня на баке держать, как Курляндцева? Матросы вас не послушают, и я сказываю вам, что, если коснетесь меня, чинов лишены будете. Вы забыли законы и уважение, которым вы одному чину моему обязаны…»
— Это правда? — снова спросил губернатор. — Подтвердите, господин Крузенштерн.
— Правда, — побледнев, отозвался командир.
— Тогда расскажите нам, ваше превосходительство, что было дальше.
— Я ушел к себе в каюту и, опасаясь дерзостей, позвал к себе академика Курляндцева. Через несколько минут ворвался в каюту Крузенштерн. «Как вы посмели сказать, что я ребячусь? — снова крикнул он. — Знаете ли вы, что есть шканцы? Увидите, что я с вами сделаю!..»
— Я удивляюсь, господин командир, как вы могли дозволить подобные угрозы. Вы — букашка в сравнении с его превосходительством послом императора… продолжайте, ваше превосходительство.
— Господин Крузенштерн побежал на «Неву», вернулся оттуда с господином Лисянским и мичманом Берхом, остальные офицеры не захотели идти. Он кричал на весь корабль: «Вот я сейчас его проучу! Это самозванец!» Офицеры выкрикивали по моему адресу ругательства. В руках капитан–лейтенант Крузенштерн держал старую инструкцию министра коммерции графа Румянцева. «Господа, — сказал он, — теперь я более не командир и не могу вами командовать. Николай Петрович Резанов сегодня утром здесь, на шканцах, обозвал себя начальником. Я не знаю, почему он так себя называет. Я прошу рассмотреть те бумаги, которые имею и которые дают мне право на начальство». Крузенштерн передал инструкцию Лисянскому, который стал ее громко читать…
— Это была старая инструкция, господин Крузенштерн?
— Да, но другой у меня не было.
— Что произошло дальше?
— Офицеры признали меня начальником. На шканцы был вызван господин Резанов. Но он отказался, не хотел читать свою инструкцию.
— Почему, ваше превосходительство, вы отказались прочитать на шканцах высочайше одобренную инструкцию?
— Инструкция секретная, и я не имел права… Но, подчиняясь грубой силе, я все же был вынужден ее огласить. Я пересилил себя, вышел на шканцы и прочитал офицерам инструкцию — в части, касавшейся назначения меня начальником экспедиции.
— Вы читали перед отходом в плавание новую инструкцию, господин Крузенштерн?
— Да хотя бы и читал, но господин Резанов забыл свой долг и не объявил инструкцию господам офицерам.
— Вы не вправе указывать его превосходительству господину Резанову… Вы помните, Николай Петрович, что сказали офицеры?
— Сначала воцарилось молчание, — сразу ответил Резанов, — а потом кто–то спросил: «Кто подписал?» — «Ваш государь, Александр Павлович», — ответил я. «А писал кто?» — крикнул старший лейтенант Ратманов. «Этого я не знаю». — «То–то, не знаете, — словно обрадовался Ратманов, — а мы хотим знать, кто написал. Подписать–то, знаем, он все подпишет». Тут офицеры закричали: «Ступайте, ступайте с вашими указами, нет у нас начальника, кроме Крузенштерна!» Я повернулся и пошел в каюту.
— Прочитайте нам, ваше превосходительство, то место в высочайше утвержденной инструкции, касаемое вас, которое вы зачитали на шканцах офицерам.
Резанов пошелестел бумагами, нашел нужное место.
— «Параграф первый. Корабли «Надежда“ и «Нева“, в Америку отправленные, имеют главным предметом торговлю Российско–Американской компании, от которой они на собственный счет ее куплены. Вооружены и снабжены приличным грузом. Его императорское величество, покровительствуя торговле, повелел снабдить компанию офицерами и матросами и, наконец, отправил при сем случае японскую миссию, благоволит один из кораблей, на коем помещена будет миссия, принять на счет короны, как равно и двухгодовое на экипаж сего судна содержание, всемилостивейше позволил Российско–Американской компании погрузить то число товаров, сколько окажется к тому возможно. Сии оба судна с офицерами и служителями, на службе компании находящимися, поручаются начальству Вашему »note 3[93].
— Эта инструкция была прочитана в Нукигаве на шканцах, господин Крузенштерн?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Неужели это могло произойти на корабле флота его императорского величества? — поднялся с места генерал Кошелев. — Непостижимо. Вы подстрекали к бунту, господин Крузенштерн. Вас будут судить.
Капитан–лейтенант Крузенштерн побледнел и как–то весь сжался.
— Небывалое происшествие! — гневно говорил Кошелев. — Я опрошу всех офицеров и, если найду нужным, виновных отдам под суд. Вы можете быть свободным, господин Крузенштерн. Пришлите для допроса старшего помощника, господина Ратманова.
Макар Иванович пришел, поклонился, назвался и покорно ждал вопросов. Резанов удивился перемене в его поведении. На корабле он был самым грубым и непреклонным человеком.
— Вы знали, что Резанов — начальник экспедиции? До происшествия в Нукигаве.
Ратманов молчал.
— Николай Петрович, знал Ратманов о том, что вы — начальник экспедиции?
— Знал. Я показал инструкцию господину Крузенштерну и старшему офицеру Ратманову. Я считал, что они сообщат об этом всем остальным. Напоминаю, что инструкция была секретная и объявить ее всем я не имел права.
— Так как же, ваше благородие?
— Да, господин Резанов мне показывал инструкцию. Увидев рескрипт государя, я ужаснулся, что он до сих пор не объявлен. Но потом я заподозрил обман и больше всех настаивал на объявлении.
— Хорошо. Но господин Резанов зачитал вам высочайшее повеление. Вы оскорбили его и требовали заколотить в каюте?!
— Так точно, ваше превосходительство. Если бы господии Резанов не объявил инструкцию, то, может быть, с ним было бы поступлено как с самозванцем, который старался вводить несогласие в благородное общество.
— Непостижимо! Я потрясен услышанным! — Генерал вынул большой белый платок и вытер им лицо. — Император Александр Павлович лично провожал господина Резанова, а вы говорите, что он мог оказаться самозванцем. Непостижимо! Скажите, а не вино всему причина? — закончил доверительно генерал. — Не слишком ли злоупотребляли господа офицеры крепкими напитками?
— Зачем? Пили, но не выходя из приличия.
— А подпоручик Федор Толстой — он тоже, по–вашему, не выходил из рамок благопристойности?
Макар Иванович молчал долго.
