— Да ведь это мировой наблюдательный пункт. Здесь хоть маяк строить! — крикнул Медведев. — Почему немцы здесь свой пост не открыли?
Ветер смял и унес слова. Только по движению губ угадал их Агеев.
— Они сюда дороги не знают. На этот пятачок снизу не вскарабкаешься, только разве если мой проход отыскать. А отыскать его не так просто. А теперь, товарищ командир, покажу вам мой кубрик.
Они отошли от края скалы. Кульбин и Фролов стояли возле сложенного груза.
— Пойдемте с нами, матросы!
Прошли несколько шагов в сторону, туда, где нависала козырьком вершина Чайкиного клюва. Под этим козырьком громоздились плиты, будто стихийной силой поднятые друг на друга. Но с другой стороны были настланы ровные доски, так плотно пригнанные к камням, что даже вблизи казались продолжением скалы.
За досками темнела небольшая пещера.
— Прошу пожаловать, — молвил Агеев, как любезный хозяин, принимающий знатных гостей.
Медведев шагнул внутрь согнувшись. Кульбин и Фролов вошли в полный рост.
Они стояли в заправской каютке, пол и потолок которой образовали смоляные, почерневшие, местами покрытые пятнами морской соли доски. Камни стен были тщательно пригнаны друг к другу, прошпаклеваны надежно и крепко. Дощатые широкие нары, покрытые пробковым матрацем, тянулись с одной стороны. Стоял круглый стол, сделанный из бочонка. Свет через входное отверстие и прямоугольное мутное стекло, вставленное между камней, падал на спасательный круг с цифрой «12» и большой надписью «Туман».
— Да вы волшебник, товарищ Агеев! — Медведев подошел к столу, сел на койку, провел рукой по сухой морской траве.
Агеев широко улыбался.
— Это я помаленьку соорудил, пока в горах от немцев отсиживался… Недаром шесть лет боцманом плавал. С плотничьей и такелажной работой знаком…
Он радовался, как ребенок, гордостью светилось его обычно пасмурное лицо. Подмигнул на мутноватый прямоугольник маленького окошка.
— Откуда бы такое стекло взялось?
— Похоже на смотровое стекло самолета, — критически посмотрел Медведев.
— Ваша правда, товарищ командир. Смотровое стекло с бомбардировщика «Ю-88». Его наш истребитель сбил, он сейчас в норвежских скалах ржавеет.
— И академик, и герой, и мореплаватель, и плотник? — Фролов засмотрелся на оборудование кубрика. — Все сходится, кроме академика, товарищ старшина. А кончится война, можете и на академика учиться. Это у нас никому не заказано.
Агеев не отвечал. Нагнулся, достал из-под нар медный примус, позеленевший от времени. Плеснулся внутри керосин.
— И горючее имеется… Порядок! — разведчик покачал насос, поджег керосин. — Разрешите, товарищ командир, чай приготовить?
— Чай чаем, — сказал Медведев, — а вот вы, Кульбин, установите, сразу же передатчик, да пошлем шифровку, что прибыли на место назначения и открываем морской пост.
Так была установлена радиостанция на высоте Чайкин клюв.
А позже, когда затрепетали в эфире позывные поста и первая шифровка помчалась среди ветров и туманов в хаосе тысячи других звуков, чтобы быть принятой в штабе Северного флота, — два руководителя германской разведки в Норвегии вели следующий разговор:
— В секторе района Особого назначения запеленгована неизвестная радиостанция. Только что перехвачена часть шифрованной телеграммы. Прослежены те русские, что высадились в У-фиорде?
— Пока русских проследить не удалось, но приняты меры…
И взятый впоследствии в плен телефонист гестапо особенно ясно запомнил слова, сказанные вслед за этим одним гестаповцем другому:
— Еще раз напомните майору Эберсу, что дело его чести и служебной карьеры — как можно скорей разыскать этих русских.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ТРУБКА РАЗВЕДЧИКА
Далеко на весте, за сизым барьером скал, видна была полоска бегущей в неизвестность дороги. Дорога выбегала из крутого ущелья и вновь терялась в горах, отделяющих океан от болотистой тундры. И бескрайняя океанская рябь представлялась неподвижной студенистой массой, отгороженной от берега снеговой каймой. Но это был не снег, а пена неустанно ревущего внизу океана.
А над Чайкиным клювом вечно свистели ураганы, будто Роза ветров расцвела именно здесь, на неприступной вершине. И нужно было старательно придерживать карту руками, со всех сторон прижимать ее осколками скал, чтобы один из налетающих вихрей не подхватил и не унес ее прямо в море.
С раннего утра, закутавшись поверх ватника плащ-палаткой, Фролов подползал к пахнущему морем и горной сыростью краю скалы и, осторожно выглянув, устраивался поудобней.
Нужно было отстоять — «вернее отлежать», — шутил Фролов, — четырехчасовую вахту, обследуя в бинокль каждый метр береговых просторов.
Первое открытие Фролов сделал утром на следующий день.
— Товарищ командир, смотрите!
Медведев лежал рядом, ветер бил в лицо, свистел вокруг линз морского бинокля.
— Видите, — у высоты шестьдесят, слева, курсовой угол сорок!
Медведев смотрел неотрывно. Как выросла в полукружьях бинокля эта рябая плоская скала! Скала — как скала. Ничего необычного не замечалось в ней…
— Глядите, товарищ командир, глядите!
И Медведев увидел. Скала медленно двинулась. Стала вращаться вокруг собственной оси.
— Орудие береговой батареи! — крикнул сквозь ветер Фролов.
Да Медведев и сам видел: это не береговой гранит, это — орудие, замаскированное вращающимся щитом, покрашенным под цвет камня. Медведев сделал отметку на карте, полученной в штабе.
Только на первый взгляд берег казался необитаемым и безлюдным. Он жил тайной неустанной жизнью. Укреплена была каждая высота.
— Значит, не зря заставили нас сюда такой путь прошагать, — сказал Фролову Кульбин. — Попробовали бы мы высадиться прямо здесь, — задали бы нам жару!
Это было после вахты Фролова, когда он отогревался в кубрике, пил горячий, припасенный Кульбиным, чай. Радист не договорил. Стремительный гул самолетных моторов надвигался снаружи. Фролов осторожно выглянул.
Мелькнули темные очертанья самолета, замерцали пропеллеры — самолет прошел над скалой так низко, что Фролову показалось: он увидел очки летчика под прозрачным колпаком кабины…
Фролов ударил кулаком по колену.
— Жалость какая, Вася, что в секрете сидим. Я бы в него из автомата угодил, он бы, как миленький, в скалы врезался. Знаю, как их бить, — взял бы на три фигуры вперед.
С необычной суровостью Кульбин глядел на него.
— С тебя станется — ты и из секрета выстрелишь. Эх, Димка, еще, может быть, вспомним мы ту твою спичку! Не зря с самого рассвета сопки, как улей, гудят. Ведь это они нас ищут.
