«Спасательным лифтом» называется изобретение итальянского инженера Россини, давно переставшее быть секретом. В случае аварии подводного судна «лифт» служит одним из лучших способов спасения команды. Небольшой металлический цилиндр вмещает одного человека. Сравнительно легкий аппарат наглухо закрывается, и та часть подводного судна, где он находится, затопляется. Сквозь открытый люк аппарат мигом всплывает на поверхность. Крышка отворяется, человек отплывает в сторону, а опустевший «лифт» стальными тросами втягивается обратно в подводный корабль.
Властители «Крепости синего солнца» по-своему использовали изобретение Россини, и теперь в узкой кабине стоял штурман Головин.
В тишине он услыхал, как снова зашипел сжатый воздух — то замкнулись двери камеры; еще секунда, и с грохочущим шумом с высоты ринулись потоки воды. Удары ее потрясали стальную кабину. И вдруг штурман почувствовал, что он летит. Мгновение, лязгнул металл, крышка сорвалась, и его выбросило на поверхность. Подхваченный волной, Головин увидел вдали на голубеющем небе дым парохода и сверкающие огни.
Нестерпимая, острая боль в ушах, непреодолимая спазма в горле, но перед глазами — огни, огни!..
Спасательный пояс держал его на воде. Теряя силы, зная, что ему еще долго нужно плыть, штурман вспомнил о ракетах. Он схватился за шею. Футляра не было. Обрывок ремня свисал на грудь.
Глава десятая. ЧЕЛОВЕК ИЗ ОКЕАНА
В дальнейшем все произошло так, как это было описано в некоторых американских газетах. Особенно подробно о событии 5 декабря сообщали газеты Сан-Франциско, откуда недавно ушел в плавание пароход «Президент».
На рассвете 5 декабря Фред Ирвинг, старший штурман американского парохода «Президент», совершавшего рейс Сан-Франциско — Шанхай, заканчивая ночную вахту, одиноко встречал восход солнца. С правого борта показались небольшой остров и синий силуэт скалы.
В этот момент взошло солнце, и в сверкающем океане Ирвинг внезапно заметил человеческое тело. Резким звонком машинного телеграфа штурман скомандовал «стоп», с парохода спустили катер, и через двадцать минут неизвестного в бесчувственном состоянии доставили на пароход.
Два дня Ирвинг дежурил в каюте спасенного им человека. При заходе в Гонолулу несчастного, находившегося при смерти, сдали в морской госпиталь. Суеверный Ирвинг на память об этом случае сохранил его спасательный пояс.
В Гонолулу администрация госпиталя случайно выяснила национальность больного и передала его на советский пароход «Таджик». Во Владивостоке сразу установили личность Головина. Моряка отправили в Ленинградский психоневрологический институт. В Ленинграде его вылечили. Он стал говорить, восстановилась память, но в последние дни, накануне полного выздоровления, у врачей возникли тревожные подозрения. Штурман беспрерывно что-то писал. Заинтересовавшийся врач попросил у него рукопись и, прочтя ее, немедленно созвал консилиум. Вызванный на консилиум Головин самым подробным образом подтвердил все описанные им события, происшедшие после гибели парохода. Выслушав штурмана, врачи сошлись на том, что верна и правдоподобна лишь первая часть рассказа. После гибели «Звездочета», переименованного юной командой в «Звезду Советов», по мнению врачей, штурман испытал чрезвычайные потрясения. В шлюпке, занесенной ураганом в Тихий океан, Головин был свидетелем смерти десяти товарищей. Единственный оставшийся в живых, он в результате многих дней голода подвергся галлюцинациям, и все, что написано и рассказано им, — не что иное, как болезненная фантазия.
Таково было решение консилиума. В определении врачей сказано было, что «Головина можно считать вполне излеченным, но он еще нуждается в длительном режиме и наблюдении до окончательного исчезновения психической травмы, признаком каковой является его убеждение в том, что он был в фантастической подводной крепости и что якобы там остались его друзья».
На неопределенное время штурману запретили плавание.
В пригородном санатории, где поселили Головина, он уже никому ничего не рассказывал.
Но вот, когда прошел еще месяц, штурман обратился к старшему врачу санатория с просьбой снова созвать консилиум.
На новом консилиуме Головин подтвердил всю первую часть своих приключений, но, к радости врачей, добавил:
— Я убедился, что все прежде мною рассказанное действительно плод галлюцинаций. Никакого острова, скалы и подводной крепости, конечно, не было. Сейчас я совершенно точно вспомнил: последним в шлюпке погиб боцман Бакута. Он был самым сильным из нас. И я остался один. Да, я подвергался припадкам...
С удовольствием врачи констатировали окончательное выздоровление Головина. С резолюцией консилиума он тотчас явился в Ленинградский торговый порт.
Для начала ему предложили отправиться в Сан-Франциско, где Наркомвод закупил несколько пароходов. Специальные команды советских моряков посылались тогда в Америку для привода закупленных судов.
* * *
Ранней весной 19... года, накануне отъезда Головина в Америку, я познакомился с ним в приемной Ленинградского порта. Посетители, дожидавшиеся своей очереди, с интересом рассматривали худощавого печального моряка. Особенно бросались в глаза седые волосы на его висках. Это казалось странным, так как грустное лицо его было еще совсем молодым и свежим.
Второй раз мы встретились с ним через девять дней в фойе Ленинградского оперного театра. Штурман Головин в новом парадном кителе ходил вдоль стены, рассматривая фотографии артистов и снимки новой постановки «Кармен». Он, по-видимому, скучал в одиночестве и был искренне рад нашей встрече.
Разговаривая о музыке, мы гуляли в фойе, пока звонок не возвестил конец антракта. Головин быстро зашагал в зрительный зал, но вдруг, неожиданно обернувшись ко мне, спросил:
— Знаете ли вы что-либо о моем последнем плавании? Нет? Простите, я забыл, что мы недавно знакомы. Оно было несчастливым. Пароход мой погиб. В Тихом океане, у Гавайских островов, меня подобрали американцы. И теперь я опять отправляюсь в Тихий океан. Из Сан-Франциско мы поведем суда во Владивосток, через Гаваи... Я снова буду там!
И штурман, точно забыв об окружающих, застыв в какой-то странной задумчивости, перебирая пальцами бахрому портьеры, умолк.
В зале погасли люстры. Капельдинер, закрывая дверь, вежливо отстранил Головина. И тогда он, словно пробуждаясь, еще раз медленно промолвил:
— Я буду там... Я снова буду там!
...Миновало полгода, и мы снова услыхали о приключениях Головина.
