Людей в экипаже люгера, похоже, было предостаточно. Моряки уже заканчивали швартоваться, когда на берег въехала упомянутая выше кавалькада.
Всадники остановились на расстоянии пистолетного выстрела от причала. Тот из них, что подобрал фонарь, вскинул его раза два над головой. На люгере тотчас дважды подняли палубный фонарь; точно таким же сигналом ответили и из окон дома на отшибе.
Вслед за тем по безмолвному жесту одного из всадников, по-видимому главаря, четверо из них повернули обратно и с пистолетами в руках стали в конце двух улочек, спускавшихся прямиком к берегу. Двое других спешились, привязали лошадей к ставням близстоящего дома и быстрым шагом направились к таинственному кораблю.
Люди из экипажа люгера тоже были в масках и с оружием на поясах.
С корабля сошли двое – они шагнули навстречу всадникам и молча приветствовали их.
– С вами есть женщина? – вполголоса осведомился один из всадников.
– А с вами есть врач? – в свою очередь так же негромко спросил один из моряков.
– Он перед вами, – всадник кивнул на своего спутника.
– Прекрасно! Стало быть, дело в шляпе?
– Точно. Он согласен на наши условия.
– Правда, сударь?
– Правда, – с поклоном ответствовал врач.
– Учтите, мы здесь не в бирюльки играем, отныне вы один из нас.
– Учту.
– И вы готовы хранить тайну, которую вам отчасти предстоит скоро узнать?
– Готов.
– Вы трезво оценили последствия, случись вам стать изменником?
– Я все оценил, сударь.
– И по-прежнему желаете служить нам?
– Желаю.
– Ладно, доктор, не стану больше докучать расспросами, верю, в вашу преданность. Служите нам верой и правдой, и вам воздастся.
Врач молча поклонился.
– Ступайте в дом да поглядите, все ли там приготовлено, как должно, – продолжал моряк. – Я скоро вас догоню. Идите же, господа!
Двое всадников откланялись и, не сказав друг другу ни слова, направились к дому на отшибе, где перед ними тут же отворилась дверь, как будто их уже ждали. Они вошли, и дверь тотчас закрылась.
Снаружи этот дом ничем не отличался от соседних и выглядел довольно убого. Внутри же все было наоборот: комнаты располагались так, что, если в доме шумели, снаружи не было слышно ни звука. Что же до меблировки, смотрелась она поистине роскошно.
Дом одиноко стоял на берегу моря и почти всегда был заперт. Обитателей его никто не знал, и на соседей он навевал невольный ужас. Не в силах выразить определенно свои страхи, люди шепотом пересказывали друг другу мрачные истории об этом жилище, где ночами окна порой зловеще мерцали, точно маячные огни, предупреждавшие об опасности. С заходом солнца запоздалые путники с опаской шарахались от дома прочь. И даже днем те, кто был вынужден проходить мимо, всякий раз ускорял шаг, приближаясь к его жутковатым стенам.
Дверь, приводившаяся в движение, как видно, с помощью потайной пружины, отворялась перед гостями дома и затворялась за ними следом так, что хозяев дома было не разглядеть.
Наши двое новоприбывших, похоже, были к тому готовы, потому как не выказали ни малейшего удивления; пройдя по длинному, ярко освещенному коридору, устланному мягким ковром, совершенно заглушавшим шум шагов, они оказались перед каменной лестницей с перилами из кованого железа, по ступеням которой стелился тот же ковер, что покрывал и пол в коридоре. Лестницу вполне сносно, хоть и тускловато, подсвечивала лампа под матовым шаровым колпаком, помещавшаяся в нише. Двое гостей поднялись по лестнице на второй этаж, и один из них – всадник, приоткрыв дверь, отодвинул тяжелую, расшитую узорами портьеру и пропустил своего спутника в некое подобие прихожей, всю обстановку которой составляли дубовые скамьи без спинок.
Нигде не задерживаясь, они миновали несколько комнат, обставленных с самой изысканной роскошью и самым же утонченным вкусом, и наконец прошли в спальную, по правую и левую руку от которой размещались туалетные комнаты, будто специально приготовленные для больных.
В камине спальной полыхал огонь – он согревал приятным теплом всю комнату, освещенную приглушенным светом, не резавшим глаза. На столе громоздились бутыли причудливых форм, а рядом были разложены наполовину прикрытые салфеткой хирургические инструменты – все свидетельствовало о живейшем участии или предосторожности и было приготовлено с поспешностью, необходимой для пользования больного, пораженного серьезным недугом.
– Взгляните, доктор! – коротко бросил сопровождавший, показывая рукой на стол.
Врач с важным видом осмотрел склянки и хирургические инструменты, потом повернулся к своему спутнику, не сводившему с него глаз.
– Вот и замечательно, все на месте, – сказал он довольным тоном, не выражавшим никаких сомнений. – Дело осталось за малым – произвести осмотр!
– Какой еще осмотр?
– Возможно, мне понадобится помощь.
– Все предусмотрено, доктор. В случае надобности по первому же вашему слову или знаку помощь явится без промедления. Будут у вас еще просьбы?
– Нет, сударь, никаких.
– Тогда я вас оставлю. Помните, что вам было сказано, доктор, и не вешайте нос, а пациент вот-вот явится. Главное – отсюда ни ногой.
– Даю слово, сударь.
Спутник доктора, наскоро попрощавшись, ретировался.
Оставшись один, врач какое-то время стоял неподвижно, чуть подавшись вперед и неотрывно глядя на дверь, – вид у него был весьма озабоченный. Но по прошествии некоторого времени, не услышав никакого шума, он выпрямился и настороженно осмотрелся вокруг, дабы лишний раз удостовериться, что за ним никто не следит.
– Так надо! – молвил он. – Времени на раздумья нет!
С этими словами он направился прямиком к столу, заставленному склянками со всякого рода разноцветными снадобьями. Тщательно осмотрев наклейки на склянках, он еще раз – напоследок огляделся вокруг и, осторожно достав из бокового кармана хрустальный флакон, втиснул его в гущу к остальным.
В это время снаружи послышался едва уловимый шорох.
– Пора! – сказал себе доктор.
Не выразив ни малейшего удивления и даже не повернув головы на шум, что выдало бы его тревогу, врач взял плошку и принялся приготавливать микстуру со всем тщанием и внимательностью, какие лекари той поры, впрочем, очень похожей на наше время, вкладывали в свое священнодейство, дабы точно отмерить количество снадобий и веществ для смешивания.
В этот миг портьера подвинулась в сторону и на пороге объявился моряк, тот, что расспрашивал доктора во время их встречи на пристани. Вошедший обвел взглядом комнату, махнул рукой и пропустил вперед четверых матросов с носилками, на которых лежала женщина, закутанная в длинную накидку и одеяло, оберегавшие ее от стужи: ибо она была в одной лишь ночной сорочке.
Насколько можно было судить по молочно-белой, удивительно нежной и гладкой коже ее лица, наполовину сокрытого под черной бархатной полумаской, то была совсем еще юная девица; густые пряди светлых шелковистых волос благоуханными волнами ниспадали ей на плечи и грудь, прикрывая их полностью. Ее тонкие, безупречно правильной формы руки ослепительной белизны, иссеченной синими прожилками вен, свободно покоились по бокам носилок. Девушка как будто пребывала в забытьи – ни единого уловимого выдоха не вырывалось из ее милого рта, обрамленного бледными, чуть приоткрытыми губами, обнажавшими двойной ряд белоснежных, с перламутровым отливом зубов.
Моряк махнул рукой, и носильщики остановились возле камина, осторожно положили носилки на ковер и, не проронив ни слова, вышли из комнаты – дверь за ними снова затворилась.
Вслед за тем моряк обхватил девушку, точно ребенка, своими сильными руками и очень бережно переложил на постель. Покончив с этим, он поднял носилки, отворил дверь, передал их кому-то из своих, ожидавшему снаружи, и вернулся к доктору.
Тот как раз осматривал больную.
– Ну что? – через мгновение осведомился моряк, тщась скрыть тревогу.
– Что ж, она спит, – отвечал врач, глядя ему прямо в лицо.
– Спит?.. Значит, она в сознании?
– Самым натуральным образом, и кому, как не вам, полагаю, об этом знать лучше?
– К чему вы клоните?
– К тому, что, сдается мне, вы-то и опоили ее сонным зельем.
Моряк отрицательно мотнул головой.
– Нет, не я, – сказал он. – Все случилось без моего ведома. Если б я знал, так бы не переживал. Она в опасности?
– Ничуть, хотя доза, чего там скрывать, была сильна – ретивые у вас, однако, друзья-приятели, знают, как вам угодить.
– Не понимаю, вас, доктор, соблаговолите-ка объясниться, прошу покорно! Я не привык разгадывать загадки, – ответствовал моряк с ноткой высокомерия в голосе, никак не вязавшегося с его нарядом.
– Да нет в моих словах никакой загадки – впрочем, буду краток, – холодно проговорил врач. – По некоторым причинам вы, верно, заинтересованы, чтобы эта девушка произвела на свет младенца, сама того не ведая. Так вот, радуйтесь, сударь, она родит во сне. И с этой стороны, по крайней мере, – прибавил он с легкой усмешкой, – ваша тайна останется под крепким замком.
