Девушка заговорила быстро и настойчиво. Было заметно, что она боится, что с ней не согласятся. Я хотел и им сказать, что заплачу, но подумал, что ради денег меня и грохнут сразу. Если смогут. На ремне у меня висел кинжал. Он стал настолько привычен, что я никогда не отцеплял кинжал от ремня. Много с ним не повоюешь, однако отучу кого-нибудь из этих нападать на человека в беде. Если, конечно, смогу вытянуть кинжал из ножен трясущимися руками. Видимо, моя тряска и слова девушки произвела впечатление на мужчин, потому что они опустили оружие.
Хромой спросил меня:
– Норманн?
Я помотал отрицательно головой.
– Сакс? – спросил он.
– Рус, – ответил я.
Мужчины переглянулись.
– Византия, ромей, – сказал я.
Надеюсь, римляне здесь набедокурили не так сильно, что обиды не забылись за век с лишним, как они убрались из этих мест.
Видимо, к римлянам здесь относились неплохо, потому что мужчины обменялись несколькими фразами, в которых повторялись слова «Византия» и «ромей», после чего разрешили нам с девушкой идти дальше. Караульному приказали закрыть ворота, чем он сразу и занялся. Видимо, уже вечер. Пасмурное небо делало все вокруг таким серым, что трудно определить, какая сейчас часть суток.
Деревня была неправильной круглой формы. Домов тридцать, расположенных двумя кольцами. Каждый был П-образной формы, причем боковые стороны раза в два короче средней. Все постройки из дерева, щели замазаны глиной, крыши соломенные. Ни ворот, ни заборов. Деревню делила на две равные части главная улица, которая вела к противоположным воротам, точно таким же. Пока мы шли по улице, из каждого дома выходили люди и молча смотрели на нас. Женщины и дети. Мужчин больше ни одного не видел, только подростки, причем самые старшие такого же возраста, как караульный. В центре деревни была площадь, а на ней колодец с «журавлем» – подъемным устройство в виде длинной жерди с противовесом из камней. Мы пересекли площадь, зашли во двор, который, как мне показалось, был пошире остальных. Там нас встретила женщина лет сорока с небольшим. Когда-то она была красива. Въевшиеся в ее лицо суровость и ожидание от жизни только подлян, делали женщину похожей на русских деревенских баб. Чуть позади нее стояла девочка лет четырнадцати, наверное, младшая дочка. Женщина, ничего не сказав, зашла в дом. За ней – мы с моей помощницей. Следом вошли средняя и младшая дочери. Корзины остались на улице.
Дом оказался просторнее, чем выглядел снаружи. В середине, ближе к противоположной от двери стене был сложен из камней очаг высотой с метр, в котором горели дрова. Трубы не было, дым выходил через дыру в крыше, направленную не вверх, а вбок, чтобы дождь по попадал в дом. Поэтому большая часть дыма оставалась внутри. Я даже закашлялся. Пол глиняный, утрамбованный. Слева и справа от очага на стене полки, на которых посуда, глиняная и деревянная, простой работы и мало. Небольшой стол на козлах, видимо, разборной. Возле него две лавки. Рядом с очагом – три низенькие скамеечки. На таких же я сидел в детстве, когда приходил в гости к деду по матери. По обе стороны от очага у стены – две лежанки с соломой вместо матрацев, накрытой коротко остриженными овчинами. Свет проникал только через небольшое прямоугольное отверстие справа от двери, да еще пламя очага подсвечивало, поэтому в доме был полумрак. Я вдруг вспомнил, что видел похожие жилища у тавров. Может, они дальние родственники валлийцев?
Женщина что-то сказала мне и жестом показала, чтобы разделся. Трясущимися руками я еле справился с застежками. Снял все, кроме шелковых длинных трусов или, поскольку в шестом веке не насилии нижнего белья, штанов. Потом снял и их. Оставил при себе только ремень с кинжалом и тубус с картой. Как ни странно, она не намокла. В отличие от десяти золотых солидов, которые именно на такой случай лежали в потайном кармане внутри ремня, но им это не страшно. Доставать их не стал: незачем вводить людей во искушение. Женщина показала мне, чтобы ложился на лежанку, ближнюю к очагу. Я лег на овчину, постеленную поверх соломы. Подушка была перьевая и очень длинная, я бы сказал, трехместная. Меня укрыли старым шерстяным одеялом, от которого пахло дымом, сверху – какой-то тряпкой и двумя другими овчинами, которые еще не растеряли мощный запах животного. Весь этот ворох затрясся вместе со мной.
Женщина, как догадался, спросила, не хочу ли есть?
Я отрицательно помотал головой и произнес:
– Аква (лат: вода).
Она налила в деревянную чашку что-то из стоявшего на краю очага горшка, дала мне. Я взял чашку двумя руками, но она так тряслась в моих руках, что стучала по губам и зубам. Женщина забрала чашку и стала поить меня. Напиток был горячий и горьковатый. Я чувствовал, как после каждого глотка внутри меня прокатывался огненный комок, который взрывался в желудке и быстро охлаждался. Допив, кивком поблагодарил женщину. Она кивнула в ответ и отошла к очагу. Что там делала – не знаю, потому что накрылся с головой, чтобы согреться. Наверное, ужинала с семьей. Мне было не до них и не до еды. Продолжал колотился от холода.
Я было подумал, что поправляют мои одеяла, однако оказалось, что рядом со мной легла старшая дочь. В доме было уже темно: дырку в стене заткнули, а очаг погас, поэтому не столько увидел, сколько почувствовал, что это именно она. Абсолютно голая. Я знал, что лучшее средство от переохлаждения – лечь в постель с представителем противоположного пола. Видимо, знала и девушка. Я обнял ее и прижал к себе. Трястись не перестал, но все равно приятно было чувствовать прикосновения ее упругих грудок, живота, бедер. Я поглаживал девушку по спине. Кожа шелковистая, гладенькая. Мои пальцы еле касались ее, выискивая эрогенные зоны, при поглаживании которых девушка расслаблялась. От нее исходили волны чувственности и наслаждения. Я переместил руку на низ ее живота. Лобок не бритый. Густые волосы были мягкими. Значит, характер добрый. Она покорно раздвинула ноги. Сжала их только тогда, когда слишком сильно надавил на клитор. Я стал действовать нежнее, и она опять раздвинула ноги и принялась легонько царапать мое плечо. Благо в эту эпоху маникюр был не в моде. Девушка задышала чаще и глубже. Я вдруг понял, что больше не трясусь. Мало того – что готов углубить отношения. Совесть моя была спокойна, потому что решил увезти девушку в Византию. Надеюсь, она уживется с Аленой.
Валлийка даже не пыталась изобразить сопротивление. Она хотела этого больше меня, что не вязалось с полным отсутствием сексуального опыта. Вначале тихонько пискнула, потом лежала тихо, наверное, пыталась определиться с эмоциями, а в конце начала входить во вкус, но не успела попасть в рай. Что не помешало ей благодарно прижаться ко мне, нежно целуя в волосатую грудь.
