Джеймс Купер - Красный корсар

– Именно.

– Он пошел под косым ветром, пока не обогнул вон тот сарай, затем переменил галс и направился к юго-востоку, держась в открытом море, и, я думаю, поставил на реях все свои лиселя.

– Следуйте за мной, – крикнул Уайлдер, бросаясь в указанном направлении и не слушая дальше никаких технических объяснений.

Однако их усилия были напрасны. Тщетно продолжали они свои поиски до заката солнца и расспрашивали всех встречных. Никто не мог им ничего сказать об иностранце в зеленом. Некоторые видели его и даже обратили внимание на его странный костюм и гордый, проницательный взгляд. Но по всем сведениям, он исчез из города так же странно, так же таинственно, как и вошел в него.

Жители города Ньюпорта расходились по домам рано. Они доводили до крайности умеренность и аккуратность – добродетели, еще и ныне отличающие жителей Новой Англии. В десять часов в городе не оставалось ни одного дома, дверь которого была бы открыта, и очень возможно, что часом позднее сон сомкнул все глаза, которые целый день так зорко наблюдали не только за личной жизнью каждого обывателя, но еще, в свободное время, из человеколюбия, – и за интересами соседей.

Содержатель гостиницы «Ржавый якорь» (так называлась гостиница, где Фид и Найтингейл чуть было не вступили в рукопашную схватку) тщательно запер двери в восемь часов.

Для него это означало многое: во время сна искупались те грешки, которые он мог совершить бодрствуя. Обычно те, кому труднее сохранить доброе имя среди приверженцев трезвости, особенно усердно отказываются от соблазнов, если этого требуют традиции. Когда-то все возмущались, что у вдовы адмирала свет горел дольше положенного здесь времени. Обвиняли эту почтенную даму и в других мелочах, ее осуждали шепотом и некоторые посещающие ее приятельницы. Адмиральша не работала вечерами, но в субботний вечер сидела за рукоделием. Она делала это специально, подчеркивая свою приверженность вере (а принадлежала она к епископальной церкви) тем, что вечер воскресенья есть вечер «дня субботнего». По этому поводу они вели молчаливую войну с женой городского священника, хотя, в общем, не враждовали. Жена священника приходила в гости к вдове в воскресенье вечером с рукоделием и несколько минут работала иглой, на это время прервав беседу. А миссис де Лэси из предосторожности перед таким «грехом» перелистывала при этом молитвенник, заменявший ей святую воду, которая держит дьявола на расстоянии, по понятиям верующих, – спасительном.

Итак, вечером того дня, когда начинается наша история, а именно в десять часов, Ньюпорт был так тих, как будто в нем не было ни одной живой души. Не было видно и сторожей по той простой причине, что там тогда не существовало профессиональных воров. Бродяжничество было еще неизвестно в провинциях. Когда Уайлдер с двумя своими спутниками пробегал в этот час по пустынным улицам, нигде не было видно ни одного огонька, ничего не указывало на то, что город обитаем. Вместо того чтобы постучать в двери гостиниц, наши авантюристы направились прямо к берегу: Уайлдер шел впереди, за ним Фид, а Сципион со своим обычным покорным видом, как всегда, составлял арьергард.

Придя к воде, они нашли несколько лодок, привязанных у соседней пристани. Уайлдер отдал приказания своим товарищам и направился к тому месту, куда он распорядился причалить лодку. Прождав необходимое время, он увидел, что приближаются сразу две лодки: одну вел Фид, другую – негр.

– Что это значит? – спросил Уайлдер.

Фид опустил весло и ответил, по-видимому, чрезвычайно собой довольный:

– Гвинея в лодке, которую вы наняли, но вы, по-моему, заключили плохую сделку. И если я не найду вам лучшей лодки из всех, пусть скажут, что я ничего в этом не понимаю. Если бы здесь был наш приходской священник, он бы вам сказал, что я сын лодочного мастера, и даже поклялся бы в этом, то есть если бы вы хорошо заплатили ему за это.

– Негодяй! – со злостью воскликнул Уайлдер. – Ты вынудишь меня когда-нибудь выбросить тебя на берег. Отведи лодку туда, где она была, да привяжи ее!

– Меня выбросить на берег? – решительно возразил Фид. – Это значило бы перерубить одним ударом все ваши снасти, мистер Гарри. Без меня и вам со Сципионом придется несладко. Разве нам плохо было вместе?

– Неплохо, да! Но иногда и двадцатилетнюю дружбу приходится разрывать.

– С вашего позволения, мистер Гарри, да буду я осужден на том свете, если я этому поверю! Вот Гвинея – не более как негр и, следовательно, далеко не подходящий товарищ для белого, но вот уже двадцать четыре года, как я привык видеть его черное лицо, и теперь, видите ли, оно нравится мне так же, как и любое другое. Да и в море, когда ночь темна, не легко заметить разницу. Нет, нет, я не устал еще от вас, мистер Гарри!

– Тогда оставь свою привычку присваивать себе без церемоний то, что тебе не принадлежит.

– Ни от чего я не откажусь. Никто не скажет, что я сошел с палубы, пока на бимсах[8] осталась хоть одна доска. Как я откажусь от своих прав? Что произошло? Из-за чего собирают всю команду смотреть, как наказывают старого матроса? Видите ли, вы дали ленивцу-рыбаку серебряную монету, чтобы он приготовил вам лодочку на ночь или на несколько часов завтра утром. Ну, и что же сделал Дик? Он просто сказал себе: «Это слишком!» – и пошел посмотреть по сторонам, нельзя ли чего предпринять. Деньги можно проесть или, еще лучше, пропить. Не нужно выбрасывать их за борт вместе с кухонным сором. Я готов держать пари, что мать владельца этой шлюпки и мать владельца того ялика – двоюродные сестры и что ваш доллар пойдет на табак и выпивку для всего семейства. Таким образом, в конце концов я никому не сделал вреда.

Уайлдер сделал нетерпеливый и повелительный жест и, чтобы дать Дику время выполнить приказание, стал прохаживаться по берегу. Фид никогда не оспаривал ясного и решительного приказа. Он возвратил, хоть не без ропота, лодку на место. Выполнив этот акт справедливости, Уайлдер вошел в лодку, приведенную негром, и, видя своих товарищей уже на веслах, приказал им грести в бухту, но по возможности без шума.

– В ночь, когда я вел вашу лодку в Луисбург, – сказал Фид, – мы убрали все, даже наши языки. Когда надо молчать, я не такой человек, чтобы произнести хоть звук. Но так как я из тех людей, которые думают, что язык создан для того, чтобы говорить, как море для того, чтобы жить на нем, то я и поддерживаю разумный разговор в хорошем обществе… Гвинея, куда ты тянешь лодку? Остров там, а ты гребешь на церковь.