Рене старался держаться ближе к своему матлоту, которого даже здесь многие знали и уважали. На него же самого пираты поглядывали насмешливо и снисходительно, как на щенка, попавшего в волчью стаю. Он не боялся, только злился, но все равно чувствовал себя неуютно. С вызовом разглядывал окружающих и раздражался еще больше, потому что ему здесь почти никто не нравился. Рожи у собравшихся на «Каракатице» пиратов были самые что ни на есть бандитские. Как ни странно, приличнее всего физиономии были у так называемых «законников», то есть у тех пиратов, которые придерживались определенных правил и вследствие этого пользовались большим авторитетом. К таким относились, к примеру, Серж Топор, огромный угрюмый детина с лысой головой и густой черной щетиной на тяжелом, словно вырубленном лице, Марк Грешник, невысокий и плотный англичанин с физиономией доброго дядюшки. А также вспыльчивый, но отходчивый Джо Крюк с крюком вместо левой руки, невысокий черноволосый француз из Марселя, имени которого никто не знал и которого все звали просто Марсель, боцман-голландец ван Хольт и еще несколько человек, имен которых Рене не успел запомнить. Сиплый, разумеется, тоже был «законником», что давало ему определенные преимущества. По крайней мере с ним советовались, и его мнение кое-что значило, когда возникала какая-нибудь спорная ситуация или требовалось решить, что делать дальше. В первый же вечер, когда «Каракатица» покинула Бельфлор, капитан целых два раза приглашал к себе «законников», и они долго и бурно что-то обсуждали.
К сожалению, своего молодого матлота Сиплый не считал нужным посвящать в обсуждаемые вопросы, но Рене не обижался. Ему поначалу и не хотелось ничего знать. У него не лежала душа ни к этому рейсу, ни к кораблю, ни к капитану. Каракатица с его наглой рожей казался похожим на проходимца. Невысокий, коренастый, с короткими кривыми ногами, он ходил, переваливаясь с бока на бок, вот уж правда каракатица, и орал на всех хриплым противным басом, заставляя Рене страдальчески морщиться и с ностальгией вспоминать прекрасные манеры Хитреца де Монтеня.
Плохо было еще и то, что отвлечься было совершенно не на что. Вахту их нести не заставили, народу было и так хоть отбавляй, и потому делать Рене было нечего. Как, впрочем, и Сиплому с его больной ногой.
— Послушай, Жан. — На второй день плавания Рене все-таки решил кое-что уточнить у своего друга. Он уже немного притерпелся к окружавшему их бардаку, и к нему вернулась способность наблюдать. — Я так и не понял. Для чего Каракатица набрал столько людей? Ведь не повернуться же, а воды и жратвы уходит столько, что впору следом тащить еще одну такую шняву, чтобы всех прокормить. Здесь же толпа больше, чем на «Вольном ветре», честное слово! — По прикидкам Рене, на «Каракатице» толпилось никак не меньше четырехсот человек.
— Да, неразумно это, — рассудительно согласился Сиплый. — Солониной и сухарями Каракатица впритык затарился, я уже посмотрел. Хорошо, если недели на две хватит, да и то если не обжираться. Воды побольше, но… Неразумно это, — повторил он. — Мало ли что, вдруг шторм куда отнесет или паруса кто попортит, что ж нам тогда, друг друга жрать? Никогда бы я на такой корабль не сел, прищемили там мне на Бельфлоре хвост или нет, а не сел бы. Но Каракатица кровью своей клялся, что это плавание затянется не больше, чем на неделю. Тот испанский кораблик, который нам нужен, отойдет от Иткаля через три дня. Там неподалеку мы его и встретим. Три туда, три обратно, и все. Эх, говорят, на нем столько золотишка, что нам и не снилось! — довольно потянулся Сиплый.
— Вот этого я тоже не понимаю, — скептически пожал плечами Рене. — Откуда Каракатица мог получить такую информацию? Ты посмотри на него! Ну ладно, наш Монтень-Хитрец или еще кто, но этот! Ты думаешь, у него были деньги за нее заплатить? У меня такое ощущение, что он и эту шняву в долг взял.
— А вот это ты зря, — возразил Сиплый, поворачиваясь на бок. — Каракатица — тот еще пройдоха, ему палец в рот не клади. Он всегда темнит, и никогда не знаешь, какой козырь у него в рукаве. Мог он об этом кораблике узнать, мог. Слухи — они ведь так и ищут, как бы в нужные уши залететь. И шняву он мог в долг взять и загрузить под это дело, такое тоже не редкость. Ты не суди по внешности, парень, а суди по делам!
— Пока я никаких дел не вижу, — справедливо заметил Рене. — Может, я и салага по вашим пиратским меркам, но я хорошо понимаю, что золото без хорошей охраны никто никуда не отпустит. С чего он взял, что тот кораблик пойдет один, без сопровождения?
— А почему нет? — удивился Сиплый. — Может и без сопровождения пойти, если не хочет привлекать к себе внимание и если у самого достаточно пушек на борту.
— Вот-вот, об этом я и говорю! У него пушек достаточно. А у нас? — Рене пренебрежительно мотнул головой в сторону борта, у которого притулились шесть жалких пушек среднего калибра. Даже на «Отваге» их было больше, не говоря уж о «Вольном ветре», у которого пушки располагались на обеих палубах и были гораздо больше и массивнее, чем эти недоразумения.
— Ха! — ухмыльнулся Сиплый. — Салага ты еще и пацан, Резвый! Сила пиратов — она не в пушках!
— А в чем же? В их количестве? — не удержался от ехидства Рене.
— Да, в количестве! — вышел из себя Сиплый. — Только не пушек, а пиратов! И это ответ на твой вопрос, за каким хреном Каракатица набрал на свою шняву столько народа. Он придумал такой финт ушами, что нам ни одна из пушек даже не понадобится, понял? Но я тебе ничего не расскажу, потому что разозлил ты меня, Резвый! Завтра сам увидишь и поймешь, что пираты — это тебе не какие-нибудь солдаты подневольные. У нас удача держится на острие абордажной сабли, а не на пушках!
Рене хотел возразить, что пушки — это тоже неплохо, но в этот момент со стороны камбуза послышались ругань и шум драки. Почти сразу же оттуда вышел Хвост, осторожно несущий исходящий паром котелок. Рана у него еще болела, и он шел медленно, слегка скособочась, но двигался вполне уверенно.
— Если вокруг тебя крысы, то это означает, что корабль по крайней мере плывет, — съязвил он, ставя котелок на палубу. — Сейчас остынет чуток, и можно жрать.
Рене поднялся.
— Я схожу за Жилем.
— Сядь, — скомандовал Хвост. — Там на камбузе опять порезались, ему сейчас не до жратвы будет. Слушай, Сиплый, что-то не нравится мне тут. Гнилой наш рейс, или я ничего не понимаю!
— Твою мать, и ты туда же! — выругался Сиплый. — Тебе-то что не так?
— Мне тут кое-кто кое-что на ушко шепнул, и то, что я услышал, мне очень не понравилось. — Хвост полез в сумку за сухарями, раздал каждому по четыре штуки и снова уселся на палубу. — Оказывается, кораблик, который Каракатица желает распотрошить, называется «Инфанта».
